Школа одаренных переростков

"Незнакомого человека…" Еще он будет меня отчитывать, самозванец. Не человек ты, дядя, а Егор-Горыныч.

И, собравшись с духом, я выдал домашнюю заготовку:

— Вот что, тварь пернатая: оставь в покое мою маму.

Расчет мой был таков: нормальный дядечка, услышав эти слова, обидится и потребует объяснений (вариант: выругается и бросит трубку), биоробот же сохранит спокойствие, для него слова "тварь пернатая" означают лишь "пернатая тварь".

Егоров выбрал спокойный вариант.

— Почему ты решил, что я пернатая тварь? — прогудел он в телефонную трубку. — Я не тварь, а доктор наук. И с чего ты взял, что я беспокою твою маму? Я регулярно покупаю у нее журналы. Мы часто беседуем, в том числе и о тебе. Если это ее как-то тревожит, почему она не скажет мне об этом сама?

Модуляции его голоса были такие естественные, что я вспотел от стыда.

В самом деле: почему Егор Егорович не может носить фамилию «Егоров»? А ведь это был мой единственный аргумент. Больше мне сказать было нечего.

— Ты совершенно прав, — согласился мой собеседник. — Больше сказать тебе нечего. Фамилия — вовсе не аргумент — и уж, конечно, не основание для того, чтобы дерзить старшему. Вот что: давай забудем этот инцидент и пожелаем друг другу доброй ночи. Договорились? У меня еще масса работы.

Я молчал. Со стороны Егор-Горыныча было огромной любезностью согласиться со мною, что фамилия — не аргумент… но ведь я ему этого не говорил! Я это только подумал.

Я это только подумал, а о блокировке забыл. Мне казалось, что мысли не передаются по телефону. Да и странно блокироваться, когда ты ведешь разговор с невидимым собеседником, который находится от тебя, быть может, в сотнях парсеков.

"Извините, Егор-Горыныч, — молча сказал я. — Мне очень стыдно. Я весь горю от стыда. Не говорите, пожалуйста, маме".

Это был контрольный дубль, и он сработал.

— Хорошо, обещаю, — добродушно пробасил Егор-Горыныч. — Обещаю, что мама ничего не узнает о твоей дикой выходке. Может быть, в дальнейшем мы даже станем друзьями.

"Как же, как же, — злорадно подумал я. — И след твой простынет, когда я вернусь".

— А разве ты собираешься возвращаться? — спросил Егор-Горыныч — и тут, видимо, до него дошло, что его раскололи.

84

Наступила долгая пауза: то ли этот тип соображал, что делать дальше, то ли ждал инструкций от своих хозяев.

— Да, ты умный мальчик, — промолвил он наконец. — Очень жаль, что тебе разонравилась наша школа. Искренне жаль.

— Мне она совсем не разонравилась! — возразил я. — Я готов и дальше учиться, если вы примете три моих условия. Условие номер один: я хочу остаться человеком. Номер два: по первому моему требованию вы вернете меня домой. Номер три: обижайтесь не обижайтесь, но мою маму вы должны оставить в покое.

— Но и ты должен выполнить одно условие, — сказал мой собеседник. — О содержании нашего договора ты никому не сообщаешь. Никому. Видишь ли, мы затратили на вашу интеграцию слишком много энергии и не можем допустить, чтобы вы разлетелись.

Ах, вот как они это между собой называют. "Интеграция".

— К сожалению, это условие невыполнимо, — твердо ответил я. — Ребята будут знать о нашем разговоре, и я лично приложу все усилия, чтобы они, как и я, категорически отказались от этой вашей, как вы сказали, интеграции. Да, чуть не забыл. Лена Кныш нуждается в лечении, ее надо срочно отправить домой.

— Леночка? — переспросил мой собеседник. — Но ведь это же наша лучшая ученица, гордость школы. Чем же, по-твоему, она заболела?

— Она психически больна. И это вы искалечили девочку, уважаемые.

— Голословно.

— Если бы так. Несколько минут назад она предприняла попытку меня убить.

— Леночка? Ни за что не поверю.

— Во всяком случае, она пыталась выклевать мне глаза.

— Продвинутая девочка… — растроганно пробасил мой собеседник.

Это меня обозлило.

— Ну, разумеется, для вас это успех интеграции, но я смотрю на происшедшее иначе.

— И что вы предлагаете? — осведомился Егор-Горыныч, перейдя на вы.

Как будто попытка выклевать мне глаза как-то меня возвысила.

— Прежде объясните, зачем вам всё это нужно, — сказал я.

— А потом?

— А потом будем вместе думать, что делать дальше.

— Вместе? Думать? — В словах моего собеседника прозвучала высокомерная нотка.

— Именно вместе, — не поддаваясь на провокацию, твердо ответил я.

— Да, но о чем?

— Я уже сказал: вместе думать о том, что делать дальше.

— Зачем вам себя утруждать? У нас нет запасных вариантов. Мы знаем, что делать дальше, и будем это делать.

— Нет, не будете, если мы этого не захотим.

Лже-Егоров долго молчал.

— У вас, у людей, легкомысленное отношение к птицам, — сказал он наконец. — Если бы мы были пресмыкающимися, вы разговаривали бы сейчас со мной совсем иначе.

— Возможно, но я в этом не виноват.

— В чем не виноват?

— В том, что вы не пресмыкающееся.

— Шутка? — осведомился мой собеседник.

— Шутка, — согласился я.