Лэнгли подошел к двери, мне пришлось отступить на шаг. Я изображала улыбку облегчения, и губы меня не слушались совершенно. Лэнгли кивнул мне, прикрыл дверь и ушел, а я стояла, судорожно сминая бесценную директорскую мантию.
Лэнгли держал лестницу? Не просто так.
Он легко, как могло показаться со стороны, сломал крепкий деревянный засов. Магия, требующая огромной концентрации, кратковременная нечеловеческая сила. Владели ли ей только ученые маги? Наверное, нет. Кузнецы, вероятно, какие-то мастеровые. Цирковые атлеты, но в Дессийских Перевалах не было цирков.
Я не знала ни одного человека из круга Лэнгли, который бы с какой-то целью тренировал концентрацию подобной магии.
Может быть, Лэнгли был из другого круга.
Он был не тем, за кого себя выдавал.
Глава шестнадцатая
Дальше жизнь пошла своим чередом.
Две недели или чуть меньше мы спокойно существовали. Настолько, насколько, конечно, могли. Девочки посещали занятия, преподаватели их учили, я разбиралась со своими делами, завтракала, обедала и ужинала, слушая наших дам, у которых была новая тема для разговора — господин Лэнгли и его нововведения.
Например, наказание Арчи. Госпожа Джонсон оказалась права — его действительно заставили много и плодотворно работать. С утра он дергал в лесу мох и траву, днем и вечером шпаклевал дыры в стенах. И я не слышала от него никаких жалоб или историй про древнее зло. Когда я, проверяя его работу, попыталась об этом узнать, он сделал вид, что не понял, о чем я его спрашиваю.
— Я был пьян? — уточнил он, не оборачиваясь ко мне и не думая отрываться от работы. — Когда я пьян, госпожа администратор, я могу напридумывать всякое. А вот мой отец, Сущие примут его душу, видел даже Нечистого, и ничего…
— Вас слышал директор Лэнгли, — напомнила я. На Арчи это не произвело никакого впечатления.
— Ну вот и слышал, госпожа администратор, как вы думаете, за что он отправил меня делать вот это все, — и Арчи потыкал пальцем в не до конца засунутый в щель мох. — Потому что труд и только труд избавят нас от грехов…
Арчи ударился в покаяние, что же, в его ситуации это было резонно. Эмпус или другое зло, неважно, но он продолжал жить в каморке, хотя на ворота повесил колокол. По идее, мы должны были услышать, если бы кто-то вздумал в него звонить.
В Школе стало гораздо теплее. Я поделилась с Джулией мыслью, как мало нужно было для того, чтобы все перестали мерзнуть, а она ответила, что Лэнгли ей нравится. Я не могла сказать то же самое, но… но я смотрела на него на посту директора и признавала, что он за короткий срок сделал для Школы больше, чем госпожа Рэндалл за все годы.
Лэнгли лично спросил у девочек, кто умеет ухаживать за лошадьми, и освободил их от прочих дежурств. Потом он точно так же узнал у Люси, кто лучше всех готовит и помогает на кухне охотно. Уборку и работу в прачечной возложили на остальных девочек по очереди, и хотя мне пришлось переделывать график дежурств, я видела, что так лучше. Идти против заведенного, возможно, веками порядка мог только директор, Лэнгли и шел.
Кора Лидделл все равно находила в нем то, за что могла осудить. За то, что он лично общается со студентками: «Куда он метит, глазками так и стреляет!», за то, что приказал отапливать Школу: «Кто прознает про вырубку леса, и что тогда? Всем плетей?», за то, что изменил график дежурств студенток. Госпожа Лидделл не узнала, что я случайно примерила директорскую мантию, уже это меня утешало.
Всем на ворчание Коры Лидделл было плевать. Студентки благоговели. Вот это настораживало преподавателей куда больше, хотя Лэнгли не приходил в классы тогда, когда девочки были одни.
Книгу я не нашла. Поспрашивала Джулию, госпожу Джонсон, других преподавателей, и некоторые припоминали, что вроде такая книга в самом деле была, но куда делась, никто не знал. Когда я зашла спросить про книгу у госпожи Коул, она только пожала плечами. Похоже, ее мало что волновало, кроме ухода за растениями и снадобий. Она получила себе постоянных помощниц — Торнтон и Мэдисон, а Трэвис с радостью согласилась дежурить в конюшне. Она по-настоящему расцвела, и когда я спросила ее, нравится ли ей это занятие, она заулыбалась:
— Я всегда мечтала ухаживать за лошадьми. Вы, возможно, не знаете, госпожа Гэйн, мой отец был конюхом у барона. Барон был не против, чтобы я помогала отцу, только мать овдовела и отказалась жить в замке, а я приехала сюда…
У каждой из наших девочек была непростая судьба.
Никто не вспоминал про эмпуса. Нэн выбросила из головы тот разговор и донимала меня уроками анселского языка, учебник мы не нашли, преподаватели сочли идею глупостью, но мне деваться оказалось некуда: каждый вечер перед сном я занималась с Нэн лично. Она делала успехи, хотя все пришлось начинать с самого начала: язык у нее был настолько ужасный, что я сдалась исправлять ошибки и попросила забыть все, что она раньше учила. Нэн сделала это без сожалений.