Школа в Кармартене

Молчание. Гвидион заглянул Змейку в глаза и отшатнулся: его зрачки, а еще больше белки говорили о том, что он в последней стадии черной оспы – тема, которую они только-только закончили проходить с ним на прошлой неделе. Он еще раз присмотрелся к кровавым белкам Змейка и язвочкам у его губ и кинулся смешивать составляющие нужного лекарства, роняя пробки от пробирок и гирьки весов. Его тетрадь на полу стало вдруг быстро листать ветром, – ветер перелистывал страницы от конца к началу, пока не закрыл ее. «Змейк не разрешает подсматривать в записи», – сообразил Гвидион, краем глаза успев заметить, что окно закрыто и, значит, настоящего ветра быть не может. Сначала он испытал облегчение, сообразив, что все это игра, необъявленная контрольная: ведь Змейк не мог оказаться сразу на последней стадии черной оспы, не пройдя всех предыдущих. Но вслед за тем Гвидион быстро похолодел, осознав, что хоть это и игра, но если, играя в нее, он поведет себя неграмотно, чего-нибудь недосыплет или пересыплет, то Змейк в порядке игры умрет, причем умрет безвозвратно. За ним не заржавеет. Трясущимися руками Гвидион вытряхивал на весы составляющие лекарства, растирал, смешивал, чесал в затылке, в раздумье закусывал палец, снова вытряхивал и снова смешивал. Наконец порция лекарства была готова. Следующей задачей было влить его Змейку в рот. Гвидиону страшновато было думать о том, чтобы прикоснуться к чистым и благоуханным волосам Змейка, которые тот, конечно, мыл не далее как утром, своей перепачканной рукой с обломанными ногтями, но выбора не было.

– Эх! – сказал он. – Извините, учитель.

Крепко вздохнув, Гвидион взял Змейка за волосы, запрокинул ему голову, разжал зубы черенком ложки и, капля за каплей, перелил все лекарство до последнего глотка ему в рот. Он все еще хлопотал вокруг Тарквиния и щупал ему пульс, одновременно другой рукой стряхивая градусник, когда заметил вдруг, что учитель смотрит на него обычными глазами с совершенно нормальными белками. Его губы, минуту назад совершенно черные и потрескавшиеся, тоже приобрели самый будничный вид, и исчезли страшные геморрагии и темные круги вокруг глаз.

– Рассказывайте, – процедил Змейк.

И Гвидиону пришло время облечь в слова и описать в медицинских терминах все, что он только что проделал. Он до того увлекся, что когда Змейк спросил: «Как именно течение заболевания отразилось на работе сердца?» – сказал не подумав: «Это покажет вскрытие».

– Скорого вскрытия вам не обещаю, – отозвался Змейк и сухо заключил: – Разбор ошибок. Вы совершенно забыли о мерах предосторожности. Теперь вы сами инфицированы.

Гвидион вышел от Змейка на подкашивающихся ногах. К счастью, у этой формы черной оспы был очень краткий инкубационный период, поэтому Гвидион не находил себе места всего сорок восемь часов. И только когда он понял, что черной оспой так и не заболел, он смог оценить тонкую шутку и красоту педагогических приемов Змейка.

* * *

– Гвидион, не в службу, а в дружбу, – сказал Мак Кехт. – Вас не затруднит навестить Мак Кархи и передать ему, что я собираюсь заглянуть к нему на минутку, в связи с чем прошу ненадолго убрать скрещенные ветви рябины, которые у него над дверью?

С этими словами Мак Кехт снял белоснежный халат и вновь оказался в своей будничной одежде в ярких кровавых пятнах.

– Да, конечно, учитель, – быстро сказал Гвидион, побросав свои пробирки. Ему меньше всего хотелось заставлять Мак Кехта ждать, да еще в такой деликатной ситуации. Мак Кехт наклоном головы дал ему понять, что ценит его такт.

Скрещенные ветви рябины над дверью кабинета Мак Кархи обладали властью отгонять представителей племен богини Дану, отчего к нему не мог зайти ни Мак Кехт, ни Курои, ни некоторые другие профессора. Разумеется, с его стороны это был некоторый эпатаж, поскольку сам он специализировался на поэзии Туата Де Дананн и заподозрить его в нелюбви к этой расе было трудно. Это было чем-то вроде вызова мировой общественности, который Мак Кархи позволял себе в качестве глотка свободы. Доктор Мак Кехт обыкновенно деликатно заранее просил снять оберег, когда навещал Мак Кархи, другие профессора из числа Туата Де Дананн также не стеснялись этой деталью, в отношении же невозможности для величественного и грозного Курои, сына Дайре, попасть в этот кабинет Мак Кархи иногда шутливо признавался, что последняя мысль его как-то греет. Впрочем, Курои в этот кабинет никогда и не рвался, а если ему нужен бывал по каким-то вопросам Мак Кархи, он преграждал ему дорогу посохом, зажимал в углу и вытряхивал из него душу на педсоветах. Справедливости ради нужно сказать, что сам профессор Курои тоже крепко не любил, когда ему докучали, и его неприступная башня в Южной четверти, похожая на крепость, с заходом солнца начинала медленно вращаться, чтобы труднее было найти в нее вход.

Гвидион поспешил вперед и расчистил дорогу. Мак Кархи снял прибитые над притолокой ветви рябины, Гвидион унес их подальше, и доктор Мак Кехт, терпеливо ожидавший у излета лестницы, зашел в дверь.