«Школа волшебства» и другие истории

— Извините, господа, — услышал Герман его голос, обращенный к служителям порядка, — в каком столетии мы, собственно говоря, в данный момент находимся?

Однако те не удостоили его ответа.

Герман еще долго глядел им вслед.

Нет, таким, как Эйнштейн, он стать не хотел. Хотя был уже на полпути к этому — теперь он это ясно видел. Разница была лишь в том, что он только начал прогуливать, а вот Альберт прогуливал уже всю жизнь.

Герман решил немедленно стать другим человеком. С этого момента он хотел быть честным, прилежным учеником, примером для подражания, отрадой для родителей и учителей. Он сейчас же отправится в школу и откровенно признается в своем проступке, какое бы наказание ему за это ни грозило. Оно все равно будет последним, поскольку подобная история никогда больше не повторится.

Правда, уже в следующую секунду выяснилось, что это благое намерение крайне трудно осуществить. В кармане у него не осталось ни гроша, без денег он не мог купить билет, а без билета, получается, не мог сесть в метро, то есть, конечно, мог, но тогда пришлось бы ехать «зайцем». А это означало, что он, прежде чем начать честную жизнь, должен совершить еще один неприглядный поступок. И если его при этом поймают, ему придется заплатить штраф в пятьдесят марок, которых у него тоже не было, поэтому его упекут за решетку, потом сообщат об этом родителям, те от него отрекутся и никогда больше не пожелают иметь с ним ничего общего…

Герман начал тихонько всхлипывать и шмыгать носом.

И все-таки он вынужден был на это пойти, у него просто не было выхода. Во всяком случае, ему стоило хотя бы попробовать, даже если он был почти уверен, что попадется.

Продолжая шмыгать носом, он принялся изучать схему метро и разобрался, что сперва ему нужно доехать до центра по восьмой линии и там сделать пересадку на пятую, которая и ведет в район школы. Всхлипывая, он спустился на эскалаторе вниз. Всхлипывая, доехал до центра и, всхлипывая, пересел на пятую линию. И всю дорогу его не покидало ощущение, что люди вокруг смотрят только на него. Но почему-то он никогда еще не чувствовал себя таким одиноким.

Когда он наконец доехал до нужной станции и поднялся наверх, то испытал чувство безграничного облегчения. Контролер его не поймал, все еще раз сошло ему с рук. Он был так благодарен Богу, что просто сгорал от нетерпения доказать на деле свое желание исправиться.

Он свернул за угол и увидел перед собой здание школы. Ворота во двор были открыты, и как раз в эту минуту на улицу вылетела пестрая шумная ватага. Занятия закончились, он безнадежно опоздал и уже при всем желании ничего не мог изменить.

Герман спрятался в ближайшую подворотню, чтобы его не заметили одноклассники и уж тем более учителя. Когда все, наконец, разошлись, он, продолжая чихать, тоже поплелся домой.

Он был уязвлен в самое сердце. Выходит, его благие намерения никого не интересовали, даже Господа Бога, иначе тот мог бы устроить все чуточку не так. Уж какого-то — хотя бы самого крошечного — внимания он все-таки заслужил.

И когда он теперь явится домой, жизнь потечет по-прежнему, с этими бесконечными «Герман, сделай то!», «Герман, сделай это!», с Кларой и со всем остальным. И он опять превратится в пустое место. Как в таких условиях человек может стать лучше? Теперь у него вообще пропало желание хоть что-то менять. Он мог лишь надеяться на то, что схватит воспаление легких и скоро умрет.

Когда он тихо затворил за собой дверь, мама окликнула его из кухни:

— Герман, это ты?

Не получив никакого ответа, она вышла в прихожую и испуганно всплеснула руками:

— Ах ты, господи, что с тобой стряслось? Ты что, в воду упал, Герман? Ты же насквозь промок! И почему ты такой чумазый?

Герман по-прежнему ничего не отвечал. Сейчас он и в самом деле чувствовал себя очень несчастным. Он дрожал всем телом и тихо стучал зубами. Молча понурив голову, он ждал, что мать устроит ему форменную трепку. Пусть делает что хочет, ему было все равно.

— Давай-ка быстренько снимай мокрые вещи! — сказала мама и стала ему помогать. — Сдается мне, ты заболел, Герочка. Похоже, ты здорово простудился.

Давно уже она не называла его Герочкой.

Она отвела его в гостиную и приложила ладонь ко лбу.

— Да у тебя, сынок, температура, — встревожилась она.

В спальне заплакала сестренка.

— Клара зовет, — заметил Герман.

— Да-да, — ответила мама, — но сейчас в первую очередь надо позаботиться о тебе, Герочка. Пойдем, я сделаю тебе горячую ванну, а потом ты ляжешь в постель, и я поставлю тебе компресс.

И все это время мама не спрашивала его о том, что он натворил, не повторяла, как обычно: «Вот погоди, отец вернется с работы, он с тобой поговорит!», даже не хмурилась. Она занималась только им и никем другим, точно так же, как в последнее время занималась Кларой, а может быть, даже чуточку больше.

Уже лежа в постели, Герман выпил какао и съел булку с маслом, которая ему особенно нравилась. И получил компресс на шею, который нравился ему гораздо меньше.

— В школу, — заявила мама, — тебе, пожалуй, придется пока не ходить.

— Ну конечно, — прокряхтел Герман и чихнул.