Школа выживания

Понятия не имею, куда мы скользили, но когда ноги провалились в пустоту, то подумалось, что теперь придется полностью перестилать пол. Вряд ли после нас кто-нибудь захочет жить в доме с кухней, испорченной следами скольжения в Абрис.

* * *

Мы переместились в обнесенный высоким забором двор перед низким, будто вросшим в землю домом с островерхой крышей. Мороз стоял трескучий, такой сильный, что снег под ногами хрустел и совершенно не спасало пальто. Сугробы доставали до окон, но расчищенная дорожка, ведущая от добротных ворот к деревянному, чисто выметенному крыльцу, наводила на мысль, что о потерянной, казалось бы, в густом лесу заимке кто-то заботился.

Засунув руки в глубокие карманы, я ежилась и приплясывала, мечтая поскорее спрятаться в тепле. Кайден и вовсе был в одном джемпере, а потому торопился. Пошарил рукой над притолокой в поисках ключа. Отперев навесной замок, быстрым касанием погасил охранную руну и открыл передо мной дверь, обитую изнутри войлоком.

– Осторожнее, здесь ступеньки. – От его дыхания шел пар.

Действительно, в комнату вели три нисходящие ступеньки. Обычно пустующие дома быстро промерзали, воздух в них был промозглый и студеный, но внутри оказалось теплее, чем снаружи. Видимо, печь недавно протапливали.

– Я пару лет не обновлял руну светового полога, поэтому только так… – предупредил он, зажигая прилепленные к деревянной крестовине толстые восковые свечи. Комната озарилась тусклым светом и наполнилась тенями.

– Ничего.

Я осмотрелась. Снаружи дом выглядел маленьким и приземистым, как заимка егеря, но внутри комната оказалась просторной. И она заменяла кухню, спальню и даже купальню, если судить по кадке для омовений, стоящей рядом с печью. При взгляде на большую самодельную кровать, накрытую лоскутным одеялом, на меня вдруг напала ужасная растерянность.

– Здесь убираются, – вымолвил Кайден, видимо, неверно истолковав мое смущение. – В двадцати минутах езды деревня, и я плачу, чтобы за домом присматривали.

– Чей он? – наконец вымолвила я.

– Деда Вудса.

– Ты здесь часто бываешь?

– После его смерти почти не приезжал.

Он начал возиться с печкой. Сунул поленья, принялся разводить огонь.

– Ты был привязан к деду? – спросила я, рассматривая его затылок.

– Не знаю. Наверное. – Кайден прикрыл черную от копоти дверцу и поднялся. – Дед Вудс был крутого нрава, неуживчивый и не ладил с кланом. Но он единственный помнил о том, что я все еще жив.

Некоторое время мы в молчании смотрели друг на друга. Говорить о себе он, определенно, не любил. Впрочем, я тоже не горела бы желанием ворошить прошлое, будь воспоминания настолько паршивы, что хотелось бы притворяться, будто они принадлежат другому человеку. Судя по всему, у Кайдена имелся целый ворох паршивых воспоминаний.

– Когда мне было семь, отец вышвырнул меня в закрытую школу для мальчиков. Он называл это мужским воспитанием – в той школе отлично умели вытравливать человечность. Каждую зиму дед забирал меня на пару седмиц из ада в нормальный мир, и я чертовски благодарен ему за это.

– Ясно, – неожиданно охрипшим голосом произнесла я и поймала себя на том, что нервно расковыриваю заусенец на пальце. Видимо, продолжения ждать не стоило. Стараясь заполнить повисшую неловкую паузу, я вымолвила:

– У тебя скула разбита. Надо обработать, иначе на лице шрам останется.

– Дед считал, что шрамы украшают мужчин, и не держал в доме заживляющих мазей.

– Тогда просто промоем. Рана выглядит нехорошо.

– Ладно. – Он не спорил, наверное, чувствовал, что я находилась на грани.

В лесном домике было удивительно уютно и очень спокойно. На печи в кастрюльке набухала каша с шиповником по рецепту тетушки Матильды, то есть без перца, соли и масла, потому как на почти пустых полках мне удалось найти только пшенку в льняном мешочке и сухие, сморщенные ягоды. Подозреваю, что собранные задолго до кончины хозяина дома.

Когда я осторожно промывала Кайдену рану, то он даже не морщился, однако ловкой сестрой милосердия меня было сложно назвать. От страха причинить ему боль руки мелко дрожали.

– Мне трудно понять, Лера, что ты сейчас на самом деле испытываешь из-за того, что… тот ублюдок… – Он запнулся, я замерла. – Тот парень, пытался сделать, но ты можешь поговорить со мной. Мне кажется, плакать в этой ситуации нормально.

– Если я осознаю, что человек, с которым нас в детстве укладывали в одну кровать, пытался надо мной надругаться, то свихнусь, – неожиданно даже для меня самой голос истончился. – Я чувствую себя такой униженной.

– Иди сюда, – вздохнул Кай, забирая влажную салфетку, и привлек меня к себе.

Он сидел, я стояла, обнимая его за шею. Объятия Кайдена всегда дарили ощущение безопасности, надежности и спокойствия.

– Знаешь, о чем я жалею больше всего? – промычала я ему в плечо.

– О чем?

– Что не сама сломала говнюку нос!

У Кайдена вырвался смешок. Я отстранилась, погладила его по щеке, осторожно большим пальцем провела по сжатым губам. Вдруг он перехватил мою руку.

– У тебя такие маленькие руки, Лера. Такие тонкие пальцы.

– Руки как руки, – отозвалась я. – Пальцы как пальцы.