Школа выживания

– Ну, а я слишком сильным, чтобы изучать древнюю литературу. Думаю, что алхимик из меня тоже вышел бы недурственный, но бесит их одержимость философским камнем. Едва упомянешь, и они начинают вести себя как чокнутые сектанты.

Взмахом руки я заставила бабочку с опавшими, словно увядшие лепестки, крыльями подняться в воздух. Тряпичная заготовка закрутилась над столом. Краем глаза я заметила, что Рой оторопело замер с открытым ртом.

– Свечусь? – усмехнулась уголками губ и раскрыла изуродованную темной руной ладонь.

В центре затеплился язычок, как от свечного пламени, крошечный, не больше семечка подсолнечника, но такой яркий, что сумрак зимнего рассвета растворился, словно в комнате засияло ослепительное солнце. Блестящая молния сорвалась с руки и окутала бабочку облаком света, а когда сияние потухло, то под тканью у куклы дрожал голубоватый огонек. Я щелкнула пальцами. Магическое сердечко забилось в такт моему собственному сердцу, а по тряпичным крыльям разбежались тонкие прожилки – светящаяся руническая вязь.

Бабочка ринулась к потолку, заложив над нами круг не как глупое насекомое, а как настоящая птица.

– Что она делает? – произнес Рой странным голосом.

– Учится летать. Удивительно, правда? – улыбнулась я. – Настоящее волшебство. Я испытываю благоговение, когда они оживают.

Между тем летунья уселась Рою на плечо, зацепилась красными лапками-нитками и сложила крылья. Знахарь пересадил бабочку себе на палец, внимательно присмотрелся к пульсирующему под тонкой перевязочной тканью огоньку, потер пальцами лоскуты крыльев, изукрашенных голубоватыми прожилками сложного рунического плетения.

– Клянусь, мой мир больше не будет прежним.

– Почему? – хохотнула я.

– Всегда считал магию света примитивной. Что можно придумать, когда вы используете только один ключ и пририсовываете кружавчики? Но превращать ничто в нечто…

– Вообще-то ничего сложного.

– Ничего сложного? – изогнул брови Рой. – Голубая кровь, ты ведь прибедняешься, когда называешь себя неплохим артефактором?

– Чуть-чуть, – согласилась я.

– Что ты еще умеешь оживлять? – полюбопытствовал он.

– Мебель.

– Надеюсь, ты от скуки не оживишь табуреты у меня на кухне? – тут же отреагировал он.

– Я не настолько жестока. – Я аккуратно сложила бинты и булавки, смотала остатки ниток и поднялась из-за стола. – Пойду к Каю.

– Не вини себя, – внезапно остановил меня знахарь. – Он сознавал, что вам не дадут спокойно жить. Не сегодня, так завтра или через год проблемы все равно начались бы, поэтому не вини себя.

– А если бы ты его не спас?

– А если бы он не спас тебя? – тут же переиначил знахарь, и меня точно окатили ледяной водой.

Когда мне было восемь, отец купил двух попугайчиков, выбрал из-за необычного мятного окраса влюбленную парочку. Но через седмицу кошка тетушки Матильды свернула самке шею, а еще через три дня осиротевший самец упал замертво прямо в клетке. Оказалось, что таких попугаев называли неразлучниками, они погибали друг без друга в прямом смысле слова.

И сейчас, после всех тех страшных воспоминаний Кайдена, я вдруг осознала, что, кажется, мы тоже начинали походить на этих самых птичек. Если не станет одного из нас, как долго второй сможет сохранять рассудок? Сложный вопрос.

– Если вдруг меня не станет, я хочу, чтобы он все забыл. Как будто меня никогда не существовало, – вымолвила я, но отчего-то прозвучало сердито.

– А ты бы стерла воспоминания, чтобы спокойно жить дальше?

– Разумеется. – Никогда в жизни мои уста не произносили более чудовищной лжи. – Некоторые воспоминания убивают похуже смертельного яда.

В кухне повисла оглушающая тишина. За покрытым инеем окошком рассветало зимнее утро, хмурое и серое. Совершенно точно было слишком рано, чтобы вести сакраментальные беседы.

Я уже поднималась по лестнице, когда услышала Роя:

– Где ты научилась так складно врать, Голубая кровь? – сказал вроде негромко, но не для безмолвного дома, окутанного незыблемой тишиной. – В Тевете искусству вранья учат в университетах?

Не думаю, что он ждал ответа.

Я решила, что Кай спит. Глаза были закрыты, грудь спокойно поднималась и опускалась. Руки лежали поверх одеяла, костяшки пальцев были сбиты. Огонь в камине едва-едва теплился, и только я принялась ворошить кочергой угли, как услышала хрипловатый голос:

– Привет.

– Думала, что ты спишь, – оглянулась я через плечо.

– Иногда мне снятся такие сны, что лучше уж вообще не спать, – пробормотал он. – Как ты себя чувствуешь?

– Человек с двумя дырками в животе спрашивает о том, как себя чувствую я? Что ж, в отличие от тебя, я передвигаюсь на своих двоих.

– В таком случае на своих двоих иди пошустрее ко мне. – Он похлопал ладонью по постели, предлагая устраиваться рядом.

Без споров я забралась на высокую кровать и нырнула под одеяло. Кайден поднял руку, предлагая мне улечься к нему на плечо и прижаться теснее, но тут же поморщился от боли.

– Осторожно! – всполошилась я. – Если у тебя разойдутся раны, то знахарь меня четвертует!

– Рой всегда ворчит, как старик, – фыркнул Кайден.

Он, конечно, хорохорился, но явно чувствовал себя отвратительно. Некоторое время мы молчали.