Школа выживания волчицы

Я встала и пошла к лестнице, ведущей на четвертый этаж, где располагалась кафедра нормальной анатомии. Оказалось, что попасть туда не так-то просто – на каждом этаже дежурил сотрудник полиции, и мне приходилось показывать пропуск, удостоверявший, что я доцент кафедры. В холле четвертого этажа меня встретили очередной полицейский и заведующий, растерянный и какой-то помятый. Ну да, у него же сегодня не должно быть двух первых пар, он спокойно отсыпался дома, откуда его и вызвали.

– Здравствуйте, Александра Ефимовна, – он сжал мою руку и пробормотал: – Надо же, какая беда у нас.

– Что, это кто-то из наших? – глядя на его растерянное лицо, спросила я, в душе надеясь, что это не так.

– Не дай бог, что вы, Саша! – охнул заведующий. – Нет, это совершенно посторонняя женщина.

– Документики ваши позвольте, – вмешался полицейский, решивший, видимо, что предоставил нам достаточно времени для обмена информацией.

Я протянула пропуск.

– Ого, Гельман, значит? – протянул полицейский. – Начинается. Фимы Клеща родня какая-то?

– Выбирайте выражения, будьте так любезны, – ледяным тоном попросила я. – Какой он вам Фима? Вы ему в дети годитесь. Кроме того, какое отношение к вашему визиту имеют мои родственные связи?

– А как знать? Почему-то труп нашли именно в той комнате, в которой вы ведете занятия, – сказал полицейский, возвращая мне документ.

– Какое блестящее умозаключение! Разумеется, это я вчера вечером из дома привезла, у нас уже прятать негде! – разозлилась я, и заведующий снова сжал мою руку:

– Александра Ефимовна, вы бы аккуратнее. Не надо так…

– Как?

– Агрессивно.

Полицейский внимательно наблюдал за нашим диалогом и попутно, как я заметила, изучал меня. Интересно, тоже думает, что у дочери криминального авторитета на лбу должно быть что-то написано?

В дверях моей учебной комнаты показался эксперт, снимающий на ходу резиновые перчатки.

– Следователь просит преподавателя зайти.

Я выдернула руку из влажных от волнения пальцев заведующего и пошла в комнату. Там работало несколько человек. Кто-то что-то писал, кто-то снимал отпечатки, что лично мне показалось делом совершенно бессмысленным – проходимость учебной комнаты очень высокая, каждый студент непременно что-то здесь потрогал. А есть еще я, лаборанты, другие ассистенты кафедры – словом, множество людей.

На цинковой крышке ванны, установленной справа от двери, лежал труп женщины, который осматривал полный лысоватый дядька, чем-то неуловимо похожий на моего отца. Бросив беглый взгляд на труп, я поняла, что он точно «не наш». В моем распоряжении неотпрепарированных трупов сейчас не было, а этот явно не тронут рукой анатома.

За моим столом сидела худенькая рыжеволосая девушка, по виду лет двадцати. Но когда я подошла ближе, оказалось, что лет ей не меньше, чем мне, просто забранные в хвост волосы и лицо почти без косметики сильно ее молодили.

– Здравствуйте. Я следователь прокуратуры Ряжская Евгения Анатольевна, – представилась она, показав удостоверение. – А вы, я так полагаю, Александра Ефимовна Гельман-Сайгачева, доцент кафедры нормальной анатомии, которая ведет занятия в этом кабинете? Вы присаживайтесь.

Я кивнула и села на стул, который обычно занимали пришедшие на зачет студенты. Довольно странное ощущение – сидеть по другую сторону стола и чувствовать себя ровно так, как чувствовали себя мои студенты, отвечая по билету.

– Александра Ефимовна, когда вы в последний раз открывали ванну с препаратами?

– Ту, что у окна, вчера, а ту, что у двери, дня три назад.

– А по какому принципу вы их открываете? – прикусив кончик ручки, спросила Евгения Анатольевна.

– По тематическому. В дальней ванне в основном отдельные препараты, органы. А в ближней – мышечно-нервный препарат и полиорганный.

– То есть в ближней ванне было два трупа целиком?

– Ну как целиком? Один отпрепарирован таким образом, чтобы видны были сосуды и нервы, на нем нет кожи. Второй – чтобы обнажился только органокомплекс, – объяснила я. – Вчера нам нужны были только препараты желудка и печени, поэтому полиорганный мы не вынимали.

– А как вы их различаете?

– Нервно-мышечный – мужской, в зеленом саване, а полиорганный – женский, в красном.

– Что-то жутковато, – поежилась следователь. – Я-то думала, что давно перестала испытывать эмоции при виде трупов, но у вас тут просто…

Я чуть улыбнулась – такое впечатление обычно и производили наши препараты на людей неподготовленных. Со временем студенты привыкают к этому, но в первые несколько дней бывает всякое.

– А каким образом трупы попадают к вам?

– Из морга.

– Нет, это понятно. Но по какому принципу?

– Либо бесхозные, либо те, кто при жизни завещал свое тело науке. Но таких сейчас почти не бывает. Так что обходимся невостребованными, это в основном бомжи. Риск есть, конечно, туберкулез, к примеру, но мы стараемся отбирать как можно тщательнее.

– Я бы покурила, – вдруг сказала следователь, – здесь где-то можно?

– Вообще у нас не курят, но думаю, что сегодня шеф сделает исключение. – Я встала и набросила на плечо ремень сумки. – Идемте в мой кабинет.