Школьник Свен

В самой глубине души Бидевинда постоянно таилось предчувствие, что в один день, ужасный день, над его грешной душой разразится гроза. Оглядываясь на свою гимназическую жизнь с самого ее начала, он не видел в ней ничего, кроме упущений, небрежности и путаницы. Он ничего не знал вполне, он ускользнул от всего, что было возможно, своим удачным отгадыванием. Так шло из месяца в месяц, из года в год.

Он чувствовал, что висит над пропастью, что настанет день расчета, и что этот расчет будет ужасен.

Свен всегда старался прогнать эти мысли. Когда они приходили ему в голову, где бы то ни было, в гимназии или дома, Свен содрогался. Страх его перед этим днем был безграничен; Свен чувствовал себя совершенно беспомощным.

С тех пор, как он "открыл" настоящего ректора, он увидел в нем свой якорь спасения. Он понял, что когда все будет кончено, когда откроются его грехи, вызовут отца в гимназию и расскажут ему обо всем, тогда, может быть, ректор не покинет его. Ему, конечно, будет и стыдно, и страшно, его накажут, но не убьют. Не выключат из гимназии, не махнут на него рукой и не отправят в море, словом, не поступят с ним так, как с мальчиком, который не может исправиться.

И вместе с тем этот день суда стал казаться Свену более реальным и более близким. Всякий раз во время урока истории эта мысль овладевала Свеном, бросала его в пот и жар и заставляла фантазировать, как дело произойдет. И он не сводил глаз с ректора.

Он начал серьезно учить уроки истории, и ректор был доволен им. Он не подозревал, какие мысли роились у этого мальчика в голове, постоянно наклоненной на один бок; Свен своим чудным боковым взглядом с обожанием смотрел на на него, видя в нем свое единственное спасение.

Другим звеном, связавшим Свена с гимназией, был, как уже сказано, Антон Бех.

С того самого дня, когда адъюнкт Свеннингеен прочел перед всем классом стихи Бидевинда, между Свеном и Антоном Бехом установилась тесная дружба... Сначала робкая и молчаливая, потом горячая и откровенная.

III Письмо

"9-го апреля. Свен забыл сделать задачи, заданные на сегодня. Ланге".

"16-го апреля. Свен сегодня не принес домашних задач. Ланге".

"23-го апреля. Сегодняшние задачи Свена сделаны в высшей степени грязно и небрежно. Л."

"30-го апреля. Свен оставлен в гимназии на час, чтобы переделать задачи. Л."

Вот что было написано на широких полях балльника Свена Бидевинда за апрель месяц.

Отцу каждый раз приходилось ставить это Свену на вид, а мать все более и более опечаливалась.

Наконец, он и за порядок стал получать 4...

Свен один сидел в пустом классе. Внизу в коридоре пробило половина третьего. По опустелому гимназическому дому разнесся глухой печальный гул.

Свен был опять оставлен. Кандидат Ланге разобрал с ним все три задачи, объяснил каждое действие. Свену показалось, что он все запомнил, но...

В длинном коридоре вдруг послышались чьи-то шаги, и в класс вошел ректор.

Он шел из своей квартиры в другой флигель гимназического здания. Он был одет в домашний, довольно грязный и некрасивый сюртук, которого Свен никогда не видел на нем. Ректор в гимназии всегда был одет с иголочки. От него пахло жареной бараниной, и в руках была зубочистка.

-- Ну. что, задачи готовы, Свен?

-- Нет.

-- Ты сделал только это? Половину первой задачи?! Что же ты делал все время?

Свен низко нагнулся над своей тетрадью.

-- Я думал, -- ответил он.

-- И ничего не придумал кроме этого?

-- Не-т.

-- Ты не понимаешь этой задачи?

-- Нет, -- беспомощно ответил Свен.

-- Так делай следующую!

-- Я и следующей не понимаю, -- сказал Свен со слезами на глазах.

-- Так возьми третью!

Свен молчал.

-- Ты, может быть, и ее не понимаешь?

-- Не-т, -- всхлипнул Свен.

Ректор несколько раз прошелся по классу.

"Скверно", пробормотал он про себя. Он остановился перед Свеном и посмотрел на него.

-- Да! так попробуй подумать еще, -- сказал он и вышел из класса.

Свен Бидевинд высморкался и вытер глаза. Он посмотрел на свой черновик с бесконечными вычислениями и числами, которые у него получались и которые все были неверны! Все, что он ни пробовал, выходило совсем не то, что у кандидата Ланге, когда он объяснял ему задачу на классной доске.

Он оглянулся. Опустелые скамьи точно дразнили его; стены были такие голые и холодные, а в углу чернела классная доска. Она была плохо вымыта, и на ней виднелись следы вычислений Ланге.

Но разобрать их было невозможно.

Куда бы ни упал взгляд Свена, помощи ждать неоткуда. Ни в классе, ни вне его.

Вне его были отец и мать, которые опять будут увещевать его. Теперь они сидели дома и обедали все вместе, так хорошо, уютно. Впрочем, вряд ли теперь там было уютно: они, верно, думали о том, что он опять оставлен.

О, эти письменные задачи! Тут нельзя было ни отгадать, ни отговориться. С них, вероятно, начнется в один прекрасный день его расчет с гимназией. Математика хуже всего.

Немецкие и латинские переводы можно было, в конце-концов, осилить; для этого существовали словари и грамматики; и там, в конце-концов, нужно было писать человеческие слова.