Школьные дни Иисуса

Письмо адресовано сеньору Симону и сеньоре Инес, написано на бланке Академии Танца, герб Академии перечеркнут ручкой, подписано Хуаном Себастьяном Арройо: их приглашают на прием в честь именитого философа Хавьера Морено Гутьерреса, который состоится в Музее изящных искусств. «Следуйте по указателям до входа с Calle Hugo, поднимайтесь на второй этаж». Будут поданы легкие закуски.

– Это сегодня вечером, – говорит Инес. – Я не могу, занята. А кроме того, еще и вся эта история с переписью. Когда мы планировали показ, я начисто забыла о ней, а когда вспомнила, уже было поздно – объявления уже появились. Показ начнется завтра в три пополудни, а к шести все торговые заведения должны быть закрыты, сотрудники распущены по домам. Я не знаю, как мы управимся. Сходи ты на прием. Давида с собой возьми.

– Что такое «прием»? Что такое «история с переписью»? – требует ответов мальчик.

– Перепись – это подсчет, – объясняет он, Симон. – Завтра вечером придут считать всех людей в Эстрелле и составлять список их имен. Мы с Инес решили тебя от переписчиков спрятать. Ты будешь не один такой. Сеньор Арройо своих сыновей тоже спрячет.

– Зачем?

– Зачем? По разным причинам. Сеньор Арройо считает, что, если приделывать к людям номера, они превращаются в муравьев. Мы хотим, чтобы тебя в официальных списках не было. А прием – это такой праздник для взрослых. Можешь пойти со мной. Там будет съестное. Если станет скучно, сможешь пойти повидать Алешин зверинец. Ты давно его не навещал.

– А если меня посчитают в переписи, меня признают?

– Может. А может, и нет. Мы не хотим рисковать.

– Ты навсегда меня спрячешь?

– Конечно, нет – только на время переписи. Мы не хотим давать им повод утащить тебя в ту ужасную школу, в Пунта-Аренас. Когда перевалишь за школьный возраст, сможешь расслабиться и быть себе хозяином.

– И бороду мне можно будет, да?

– И бороду можно, и имя сменить – очень много чего можно будет, чтобы тебя не признали.

– Но я хочу, чтобы меня признали!

– Нет, ты не хочешь, чтобы тебя признали, – пока, не нужен тебе этот риск. Давид, я не думаю, что ты понимаешь, что означает «признать» или «быть признанным». Но давай не будем об этом спорить. Когда вырастешь – сможешь быть кем захочешь, делать что хочешь. А пока мы с Инес хотели бы, чтобы ты делал, что тебе говорят.

Они с мальчиком на прием приходят с опозданием. Он удивлен, сколько собралось гостей. У именитого философа и почетного гостя, похоже, немало последователей.

Они здороваются с тремя сестрами.

– Мы слушали речь мэтра Морено во время его прошлого визита, – говорит Консуэло. – Когда это было, Валентина?

– Два года назад, – говорит Валентина.

– Два года назад, – говорит Консуэло. – Такой интересный человек. Добрый вечер, Давид, не поцелуешь ли нас?

Мальчик послушно целует каждую сестру в щеку.

К ним присоединяется Арройо в сопровождении свояченицы Мерседес, облаченной в серое шелковое платье с ярко-пурпурной мантильей, а также самого мэтра Морено – низкорослого, коренастого человечка с вьющимися локонами, рыхлой кожей и широким тонкогубым ртом, как у лягушки.

– Хавьер, вы знаете сеньору Консуэло и ее сестер, а вот сеньору Симону позвольте вас представить. Сеньор Симон – состоявшийся философ. А также отец блистательного юноши по имени Давид.

– Давид – это не настоящее мое имя, – говорит мальчик.

– Давид – не настоящее его имя, следовало было мне упомянуть, – говорит сеньор Арройо, – но под этим именем он пребывает среди нас. Симон, насколько я понимаю, с моей свояченицей Мерседес из Новиллы вы уже знакомы.

Он кланяется Мерседес, та в ответ улыбается ему. Со времени их последней беседы черты ее смягчились. Красивая женщина – по-своему, свирепа. Он размышляет, как выглядела ее сестра – та, которая умерла.

– Что привело вас в Эстреллу, сеньор Морено? – спрашивает он, поддерживая беседу.

– Я много странствую, сеньор. Моя профессия делает из меня передвижника, бродягу. Я читаю лекции по всей стране, в разных институтах. Но, по правде сказать, в Эстреллу я прибыл повидать старого друга – Хуана Себастьяна. У нас с ним долгая совместная история. В былые дни у нас было общее часовое дело. А еще мы играли в квартете.

– Хавьер – первоклассный скрипач, – говорит Арройо. – Первоклассный.

Морено пожимает плечами.

– Возможно, однако все равно любитель. Как я уже сообщил, мы вдвоем вели дело, но потом Хуан Себастьян усомнился в нем, и потому, короче говоря, мы закрылись. Он создал Академию Танца, а я пошел своим путем. Однако мы не теряем связи. У нас есть несогласия, но, говоря в общем, мир мы воспринимаем одинаково. Будь оно иначе, как бы смогли вместе проработать столько лет?

Тут до него доходит.

– А, так вы, должно быть, тот сеньор Морено, который читал лекцию о землемерном деле! Мы с Давидом видели объявление.

– О землемерном деле? – говорит Морено.

– О топографических замерах.

– «Человек есть мера всех вещей», – говорит Морено. – Так называется лекция, которую я читаю сегодня. Она вовсе не о землемерном деле. Она о Метросе и его интеллектуальном наследии. Я думал, это очевидно.