Школьные дни Иисуса

Все время, пока Дмитрий произносит свою речь, мальчик держит руку высоко, словно тем самым настаивая на силе своего приказа, но ему, Симону, ясно, а может, ясно и Дмитрию, что мальчик колеблется. Слезы стоят у него в глазах.

– Пора, – говорит Дмитрий. Он дает полицейским поднять себя на ноги. – Назад, к врачам. «Зачем вы это сделали, Дмитрий? Зачем? Зачем? Зачем?» Но, может, и нет никакого «зачем». Может, это все равно что спрашивать у курицы, почему она курица или почему есть Вселенная, а не громадная великая дыра в небе. Все так, как есть. Не плачь, мой мальчик. Потерпи, дождись следующей жизни и вновь увидишь Ану Магдалену. Держись за эту мысль.

– Я не плачу, – говорит мальчик.

– Плачешь. Ничего нет плохого в том, чтоб хорошенько поплакать. Это прочищает организм.

Глава 23

Забрезжил день переписи – и день показа в «Модас Модернас». Мальчик просыпается вялым, насупленным, без аппетита. Может, приболел? Он, Симон, щупает ему лоб, но лоб холодный.

– Ты видел вчера Семь? – спрашивает мальчик.

– Конечно. Я от тебя глаз не мог отвести. Ты прекрасно танцевал. Все так считают.

– Но ты видел Семь?

– В смысле, число семь? Нет. Я не вижу чисел. Такая у меня немощь. Я вижу лишь то, что у меня перед глазами. Сам знаешь.

– Что будем сегодня делать?

– После вчерашних волнений, думаю, нам лучше провести тихий день. Я бы предложил заглянуть к Инес на показ мод, но господам вряд ли там будут рады. А можем пойти за Боливаром, если хочешь, взять его на прогулку – главное, убраться с улицы до шести. Из-за комендантского часа.

Он ожидает цепочку «почему?», но мальчик не выказывает к комендантскому часу никакого интереса. «Где сейчас Дмитрий?» – этот вопрос тоже не возникает. В последний ли раз они видели Дмитрия? Можно ли начать забвение Дмитрия? Он, Симон, уповает на это.

Складывается так, что переписчики стучат в дверь почти в полночь. Он относит полусонного, хныкающего мальчика, завернутого в одеяло, в шкаф.

– Ни звука, – шепчет он. – Это важно. Ни звука.

Переписчики, молодая пара, извиняются за поздний приход.

– Мы с этой частью города не знакомы, – говорит женщина. – Прямо лабиринт кривых улиц и переулков! – Он предлагает им чай, но они спешат. – У нас еще длинный список адресов, – говорит она. – Всю ночь на ногах будем.

Времени перепись не занимает нисколько. Он уже заполнил анкету. «Количество членов семьи: “ОДИН”», – пишет он. – «Семейное положение: “ХОЛОСТ”».

Когда они уходят, он освобождает мальчика из заключения и возвращает его в постель, крепко спящего.

Утром они пешком приходят к Инес. Она и Диего накрывают завтрак, Инес бодра и жизнерадостна, какой он, Симон, ее не видел никогда, щебечет о показе, который – по всеобщему согласию – состоялся очень успешно. Дамы в Эстрелле набежали посмотреть новые весенние модели. Глубокие вырезы, высокие талии, простая опора на черное и белое вызвали всеобщее одобрение. Предварительные продажи превосходят все ожидания.

Мальчик слушает с остекленевшими глазами.

– Пей молоко, – говорит ему Инес. – От молока будут крепкие кости.

– Симон запер меня в шкафу, – говорит он. – Я не мог дышать.

– Только пока у нас были переписчики, – говорит он. – Милая молодая пара, очень любезные. Давид вел себя тихо, как мышка. Они увидели всего лишь одинокого холостяка, поднятого с постели. За пять минут все сделали. Никто от удушья за пять минут не умирает.

– Здесь то же самое, – говорит Инес. – Пришли-ушли за пять минут. Никаких вопросов.

– Итак, Давид остается невидимым, – говорит он, Симон. – Поздравляю, Давид. Ты опять улизнул.

– До следующей переписи, – говорит Диего.

– До следующей переписи, – соглашается он, Симон.

– Столько миллионов душ надо пересчитать, – говорит Диего, – какая разница, если одной недосчитаются?

– Действительно, какая разница, – откликается он, Симон.

– Я правда невидимый? – спрашивает мальчик.

– У тебя нет имени, у тебя нет номера. Этого достаточно, чтоб быть невидимым. Но не волнуйся, мы тебя видим. Любой обычный человек с глазами на голове может тебя видеть.

– Я не волнуюсь, – говорит мальчик.

Звонят в дверь: молодой человек принес письмо, разгоряченный, раскрасневшийся от долгой поездки. Инес приглашает его войти, предлагает ему стакан воды.

Письмо, адресованное Инес и Симону, – от Альмы, третьей сестры. Инес читает его вслух:

– «После того как вернулись из Института, мы с сестрами проговорили до поздней ночи. Разумеется, никто не мог предвидеть, что Дмитрий эдак ворвется. Тем не менее нас покоробило, как все сложилось. Это большая промашка со стороны сеньора Арройо – приглашать на сцену детей. О его здравомыслии это хорошего не сообщает.

Мы с сестрами глубоко чтим сеньора Арройо как музыканта, но вместе с тем считаем, что нам пора отстраниться от Академии и окружения, которое он вокруг себя собрал. Я поэтому пишу сообщить вам, что, если Давид вернется в Академию, мы оплачивать его обучение не будем».

Инес прерывается.

– Это о чем? – говорит она. – Что случилось в Институте?