Школьные дни Иисуса

– Долгая история. Сеньор Морено, гость, в честь которого устраивали прием, читал лекцию в Институте, а мы с Давидом ее посетили. После лекции сеньор Арройо пригласил своих сыновей на сцену, чтобы они показали один из их танцев. То был своего рода художественный ответ лектору, но обстоятельства стали ему неподвластны, и воцарился хаос. Я тебе как-нибудь потом расскажу подробности.

– Пришел Дмитрий, – говорит мальчик. – Накричал на Симона. На всех накричал.

– Опять Дмитрий! – говорит Инес. – Мы когда-нибудь отделаемся от этого человека? – Она возвращается к письму. – «Как бездетные старые девы, – пишет Альма, – мы с сестрами едва ли годимся в советчики в том, как растить детей. Тем не менее Давид кажется нам излишне избалованным. Ему пошло бы на пользу, по нашему мнению, если бы его природный боевой дух иногда укрощали… Позвольте добавить пару слов от меня лично. Давид – ребенок исключительный. Я буду вспоминать его с нежностью, даже если больше никогда с ним не увижусь. Передайте ему от меня привет. Скажите, что мне понравился его танец. Ваша Альма».

Инес складывает письмо и подсовывает его под банку с вареньем.

– Что это значит – что я излишне избалован? – спрашивает мальчик.

– Не твое дело, – говорит Инес.

– Они заберут марионеток?

– Конечно, нет. Они твои, насовсем.

Долгое молчание.

– Что теперь? – говорит он, Симон.

– Поищем преподавателя, – говорит Инес. – Как я с самого начала и предлагала. Кого-нибудь с опытом. Того, кто не станет мириться ни с какой чепухой.

Дверь в Академию открывает не Алеша, а Мерседес, вновь с клюкой.

– Добрый день, – говорит он. – Не будете ли любезны сообщить маэстро, что новый помощник явился на службу.

– Заходите, – говорит Мерседес. – Маэстро заперся, как обычно. На какую это службу вы явились?

– Убираться. Таскать. Все, что требуется делать. Я с сегодняшнего дня разнорабочий Академии: порученец, на побегушках.

– Если вы серьезно, тогда не помешало бы отмыть пол в кухне. И в туалетах. Почему вы предлагаете себя? Денег, чтоб платить вам, нет.

– Мы договорились с Хуаном Себастьяном. Деньги в это соглашение не входят.

– Для человека, который не танцует, вы, похоже, необычайно преданны Хуану Себастьяну и его Академии. Означает ли это, что ваш сын возвращается?

– Нет. Его мать против. Его мать считает, что у Хуана Себастьяна он от рук отбился.

– Что недалеко от истины.

– Что недалеко от истины. Его мать думает, что пора ему начать нормальное обучение.

– А вы? Как вы думаете?

– Я не думаю, Мерседес. В нашей семье я – бестолочь, слепой, нетанцующий. Ведет Инес. Ведет Давид. Ведет собака. Я спотыкаюсь следом, надеясь, что в один прекрасный день у меня откроются глаза и я стану частью мира, каков он есть, включая и числа во всей их славе, Два, Три и все прочие. Вы предложили мне урок танца, я отклонил. Можно мне передумать?

– Поздно. Я сегодня уезжаю. Поездом в Новиллу. Нужно было хватать, пока давали. Если вам нужен урок, отчего б не попросить сына?

– Давид считает, что я необучаем, неспасаем. У вас не найдется времени и на один урок? На краткое обучение таинствам танца?

– Посмотрим, что можно сделать. Приходите после обеда. Я поговорю с Алешей, попрошу для нас поиграть. А пока придумайте что-нибудь с обувью. В сапогах танцевать не получится. Я ничего не обещаю, Симон. Я не Ана Магдалена, не адепт el sistema Arroyo. Никаких видений вы со мной не узрите.

– Ну и ладно. Видения придут, когда придут. Или нет.

Он без труда находит обувной магазин. Его обслуживает тот же продавец, что и прежде, – высокий грустноликий мужчина с длинными усами.

– Бальные туфли для вас, сеньор? – Он качает головой. – У нас нет – вашего размера. Не знаю, что и посоветовать. Если нет у нас, значит, нет ни в одном магазине в Эстрелле.

– Покажите самый большой, какой есть.

– Самый большой – тридцать шестой, и это дамский размер.

– Покажите. Золотые.

– К сожалению, тридцать шестой – только серебряные.

– Тогда серебряные.

Разумеется, на его стопу тридцать шестой не налезает.

– Беру, – говорит он и отдает пятьдесят девять реалов.

Вернувшись к себе, он срезает мыски туфель бритвой, засовывает ноги в туфли, шнурует. Мысы непристойно торчат наружу. Сойдет, говорит он себе.

Увидев его туфли, Мерседес хохочет вслух.

– Где вы достали эти клоунские туфли? Снимайте. Лучше уж танцуйте босым.

– Нет. Я заплатил за клоунские туфли и останусь в них.

– Хуан Себастьян! – зовет Мерседес. – Иди сюда, погляди!

Арройо забредает в студию, кивает ему. Если и замечает туфли, если и находит их потешными, не подает виду. Усаживается за пианино.

– Я думал, нам Алеша подыграет, – говорит он, Симон.