Школьный бунтарь

Я видел, как смущение накрыло ее лицо, когда я сбил с нее спесь; знаю, что разозлил её. И внутри, в самой глубине своего естества, это было не совсем приятно. Но я все же сказал ей правду. Не хочу никакой драмы, а значит, никакого романтического дерьма, никакого недопонимания, никаких глупых детских игр и абсолютно никаких отвлечений. Бен — единственное, что сейчас имеет значение, и я не могу позволить себе отклониться от этого курса, независимо от того, как меня к ней тянет.

Сильвер.

Кто называет своего ребенка «серебро»? Я как-то читал о парне по имени Бас Шелтер (прим.пер. Автобусная остановка) в Новой Зеландии, так что, наверное, все могло быть гораздо хуже, но все же…

Я делаю сознательное усилие, чтобы не заговорить ни с одной живой душой до конца утра. Так привык существовать в тяжелом, угрюмом молчании, что необходимость связывать столько предложений вместе этим утром, испортила мне гребаное настроение, и поэтому застегиваю рот и держу себя в руках. Сэм Хоторн, один из тех мясоедов, что тусовались с этим трясущимся мудаком в коридоре, пытается достать меня. Когда я пробираюсь к заднему ряду на уроке испанского языка, он толкает меня, стоя на пути, но я удерживаю взгляд этого ублюдка, давая понять, что с ним будет, если он не сдвинется с места. Чувак сдувается, как лопнувший воздушный шарик, и уходит прочь, чтобы сесть у окна на другой стороне комнаты.

После этого я жду приближения обеда, кипя на медленном огне. У моего лучшего друга — гнева, есть проблема с личными границами. Он появляется без приглашения почти каждый день и делает из себя помеху, ревя в моих ушах, слишком дерзко, слишком громко, пока я не перестаю его слышать. Я привык воспринимать гнев как константу в жизни, так же как я принял то, что небо голубое (или скорее серое, здесь, в Вашингтоне), и что ночь следует за днем; я чувствую себя совершенно нормально, когда меня поглощает собственная клокочущая ярость, когда прокладываю путь по коридору, направляясь к раздевалкам, как только наступает полдень.

Это может быть весело. Выйди на поле. Беги так быстро, что у тебя заболят легкие. Почувствуй, как горят твои мышцы. Помни, что ты жив.

Спортивные штаны и красная футболка «Головорезы Роли Хай», которую мне подарила Мэйв, сидели на мне достаточно хорошо. Я бросил их в свой шкафчик, не намереваясь когда-либо использовать, и все же вот я здесь, две недели спустя, надеваю их в надежде, что меня примут в футбольную команду. В Беллингеме я не просто презирал футбольную команду. Я сделал своей личной миссией срывать как можно больше их игр. Затопил поле, украл столбики, разбросал навоз от одних ворот до других, добавил рвотный корень в напиток команды, пока директор наконец не начал подозревать, что я имею какое-то отношение к этим инцидентам, и запретил мне посещать мероприятия или находиться в пределах ста футов от поля. Так что теперь, выйдя на нетронутое, очень ухоженное поле Роли Хай, все это начинает казаться немного... лицемерным.

Высокий парень с рыжими усами кричит на мальчишку по другую сторону газона, заглядывая ему в лицо, когда ребенок смотрит вниз на футбольный шлем в его руках. Он должно быть первокурсник. Наверное. Он худой. Маленький, даже для четырнадцатилетки. Его незрелому телосложению ничуть не помогает тот факт, что он выглядит так, будто вот-вот заплачет.

— Как ты связан со своим братом, я ни хрена не знаю. Твоя мама всегда была немного свободна в своих привязанностях. Она раздвигала ноги для разных парней каждую неделю, когда посещала Роли. Может быть, она трахнула почтальона, а ты, Оливер, несчастный побочный продукт. Я не хочу видеть тебя снова на этом поле, пока ты не отрастишь несколько гребаных яиц. Ты меня слышишь? Мне плевать, что твой брат управляет всей этой школой. Ты не будешь позорить меня, надевая эту униформу, пока, черт возьми, не заслужишь ее. — Тренер смотрит на меня, стоявшего рядом и наблюдающего за ним, и сжимает челюсть.

Еще в юном возрасте я очень быстро научился оценивать мужчин; когда тебя часто переводят с места на место, как меня, точность оценки угрозы со стороны парня, который должен был присматривать за тобой, становится жизненно важным навыком. Этот человек — один из самых худших типов. Я многое понял о нем в первые три секунды, когда он выпрямляется и смотрит на меня: жаждущий власти, потому что внутри он чувствует себя недооцененным и никчемным; бывший военный, вероятно, был дислоцирован, но отправлен домой по состоянию здоровья. Психического здоровья, я полагаю. Такие парни как он, никогда не соглашаются сидеть сложа руки. Наверное, он боролся с этим. Яростно протестовал против решения о том, что он непригоден для службы, а затем озлобился и возмутился против всего мира, когда его насильно выгнали со службы.