Шкурка бабочки

Ксения хочет больше. Ей двадцать три года, и она моя начальница. На ее лице нельзя нарисовать ничего, кроме того, что она сама захочет. Большие глаза, жестко очерченные губы, взлохмаченные волосы. Рано повзрослевшая девочка. Через два года у нее будет своя машина, через четыре – квартира.

Думаю, она потому и придумала этот спецпроект, что в него, при всем желании, нельзя слить никакой заказухи. Кому нужен московский маньяк? До выборов могли подтянуться Стерлигов и Лебедев, а теперь до этой истории никому нет дела. Так что это будет настоящая журналистика, без малейшей примеси пиара. Почти независимое расследование, в сфере, далекой от политики, – если такое вообще возможно в путинской России.

Ксения говорит, что этот проект – посредник между властью и обществом, а я думаю – посредник между каждым из нас и нашей сокровенной мечтой. Если все получится так, как она задумала, через месяц газеты выстроятся в очередь брать у нее интервью. Я слишком хорошо знаю, как устроен рынок медиа, чтобы ошибиться: через месяц худая маленькая девочка из онлайн-газеты второго эшелона станет звездой. Черные всклокоченные волосы, большие глаза, жесткая линия рта, еще больше подчеркнутая помадой. Она красивая, думаю я, будет хорошо смотреться на телеэкране. В девяностые годы она бы точно сделала блистательную карьеру. Не факт, что сейчас ее захотят видеть в эфире, но ей суждено куда больше 15 минут славы, которые обещал нам Энди Уорхол, американский художник, чья слава дотянулась от пятидесятых годов аж до сериала «Бригада».

Интересно, понимает ли Ксения, что мы затеваем? Насколько эта история будет скандальной – не сам сайт, а именно история о двадцатилетней девушке, посвятившей сайт маньяку-убийце? Сколько человек, даже не заходя туда, скажут, что она пропагандирует насилие и провоцирует новые преступления?

Может быть, мы выпьем за успех, как ты считаешь? По-моему, ты придумала отличную штуку. Честно говоря, меня по-настоящему прет, давно такого не было. Давай по 50 водки – и по домам?

14

Ксения рассказывает о сайте, раскладывает перед Алексеем распечатки интервью и новостей, изредка попадаются черно-белые фотографии, нечеткие, почти сведенные на нет плохой печатью. Алексей слушает, кивает, иногда хмыкает одобрительно. Тридцатилетний мужчина, отец двоих детей, кажется, мальчик и девочка, надо бы уточнить как-нибудь, чтобы не ошибиться. Наверное, он переживает, что я моложе его, а уже начальница. Впрочем, виду не подает.

Черно-белые листы бумаги на столе, стараться не смотреть, стараться не прочесть ненароком ни слова. Что должно твориться в голове, чтобы человек отреза л женщинам соски, выжигал на теле узоры, вкладывал выдавленные из орбит глаза в анус и влагалище? Лучше не задавать себе этого вопроса, потому что тогда придется спросить себя: что творится в голове у тебя самой, вот уже неделю ты не находишь себе места и каждый вечер, засыпая, мастурбируешь, представляя себе вот эти самые подробности, нет, не опускай глаза на распечатки, потому что иначе тебя опять накроет темная волна, и сияющее предпразничное пространство вокруг начнет клубиться и сворачиваться у тебя за спиной, до тех пор, пока не останется ничего, кроме жара по всему телу, кома внизу живота, зуда, боли, предчувствия наслаждения.

Что творится у тебя в голове, я спрашиваю тебя, что творится у тебя в голове? Мы с тобой больные люди, как говорил обычно Саша, твой потерянный возлюбленный, пока ты смывала под душем его сперму со своих волос. И ты, морщась от прикосновения воды к рассеченной коже, отвечала ему: «Нет, милый, мы с тобой нормальные, здоровые люди. Знаешь, как ведут себя по-настоящему больные? Ты должен был бы сейчас кричать на меня Сука, это ты меня до этого довела! Я не такой!» Он подходил, нежно гладил по свежим рубцам и говорил: Нет, я такой и есть, и улыбался самой трогательной и открытой своей улыбкой. А еще, говорила ты, можно было бы вести себя как маньяк-убийца в плохом кино, плакать и клясться друг другу, что мы больше не будем. Будем, отвечал он, обязательно будем. Теперь ты знаешь – нет, больше не будем, все кончено.