Шлак

Снизу ударила длинная очередь. Пули пчелиным роем зажужжали возле головы. Я отпрянул от окна. Нападавших явно больше трёх, и на вооружении у них не только вилы.

На лестнице послышался топот. Одна, две, три секунды… Мелькнули полы плаща, я выстрелил, выстрелили в меня. Заряд дроби прошёл выше. Я снова выстрелил. Отстрелянные гильзы посыпались на паркет и запрыгали по нему как горох. Где Рыжик? Где этот чёртов бригадир?!

В коридор ввалился здоровенный некромонгер, заорал и, дёргая цевьё, начал посылать в мою сторону заряд за зарядом. Я вжался в пол, слушая, как с противным звоном рикошетит картечь от стен, и выпустил остатки магазина. Не попал, даже не понял, куда ушли пули.

Здоровяк начал перезаряжать ружьё. Он откинул полу плаща, медленно двумя пальцами потянул патроны из ячеек патронташа, вставляя их в гнездо магазина. А я сжался и ждал, когда он снова начнёт палить.

Из дальней комнаты наконец-то появился Рыжик. Он дуплетом разрядил вертикалку в здоровяка, того бросило вперёд, ружьё вырвалось из рук. Я вскочил на карачки и пополз к нему. Здоровяк ещё дышал. Он попытался дотянуться до приклада, корчился, но сил не было. А у меня появился шанс. По лестнице снова стучали сапоги, и если я успею первым взять ружьё…

Не успел. Чужой каблук ударил в лоб, свет померк. В полубессознательном состоянии я чувствовал, как меня хватают под мышки и волокут вниз. Пятки нелепо бьются о ступени. Кто-то гоготал, словно бесноватый, и бил меня по рёбрам, по тем самым многострадальным рёбрам, которые только-только зажили.

Меня вытащили на улицу и бросили в пыль у дороги. Тем же образом вытащили Рыжика и бросили рядом. Лицо бригадира было разбито в хлам, по всей видимости, по нему прошлись прикладом. Нос сломан, губы в лепёшку, левый глаз заплыл и превратился в щёлку. Зато в правом оставалось немного разума. Рыжик оценил мой вид, и с трудом подмигнул: держись, парень, не всё ещё потеряно.

Хотелось бы верить, ибо нападавшие не выглядели добряками. Я видел человек десять, не считая тех двоих, которых мы завалили. Все в плащах, наголо бритые, с синими полосами на лицах. Ирокезы что ли? У одних полосы вертикальные, у других горизонтальные, в чём отличие понять сложно. Да и вообще я сейчас мало что понимал. В ушах звенело, давали себя знать последствия удара по голове.

Извиваясь ужом, я подполз к Рыжику и прохрипел:

— Чё за хрень?

— Миссионеры, — сплёвывая кровь, просипел бригадир.

— Какие миссионеры?

— Секта. Их раньше много было. А эта… Знаю только, что тварей жрут, и у них от того с головой не в порядке. Говорят, людьми тоже не брезгуют.

Твою ж дивизию… Только людоедов мне не хватало.

Подошли двое, подняли меня на ноги и вытащили на дорогу. Я попробовал снова завалиться, лежать было проще, чем стоять, голова не так сильно гудела, но резкая пощёчина вернула часть сил, а мысли, как ни странно, обрели ясность.

Я увидел броневик и грузовую платформу. Внутри копошились фигуры в плащах, растаскивая то, что там находилось. Оба ремонтника, и молодой, и старый, стояли в сильно наклонной позе, касаясь пальцами асфальта. Из такого положения ничего не сделаешь и никуда не побежишь. Умно. Молодой попытался распрямиться, и сразу схлопотал прикладом по почкам. На обочине лежал Степан, судя по позе, не живой.

Рыжик всхлипывал и повторял:

— Ну, влип… сука… ну, влип… — и сплёвывал красную слюну.

Миссионеры собрали всё, что представляло ценность: оружие, инструменты. Бухты электрического провода обвязали верёвкой, и один бугай, ничуть не меньше того, что завалил Рыжик, повесил себе через плечо.

Подвели ремонтников, поставили в один ряд с нами. Двое миссионеров встали по бокам, остальные распределились по фронту. У каждого ружьё или вилы, у некоторых на поясах длинные ножи в тёмно-бурых ножнах с металлической окантовкой. Чувак с проводами вооружился нашим пулемётом и направил ствол на нас.

Вперёд вышла девка. На рожицу так себе, лет двадцать, и тоже бритая наголо. Глаза влажные и злые. Плащ расстегнут, на шее большой деревянный католический крест, почерневший от времени. Синие полосы перечёркивали лицо наподобие английского флага. Она вытащила нож и сунула остриё мне под подбородок.

— Ты… — от неё сильно пахло гвоздикой, а язык и зубы покрывал зелёный налёт, как будто только что съела лист крапивницы. — Ты убил брата Бачиа.

— Вы напали, мы защищались, — прохрипел я. — На войне умирают не только враги.

Я сказал это без какой-либо надежды на понимание, тем более что они людоеды, а это такие ребята, которые кулинарные вкусы ставят выше всех прочих. Но самое интересное, эта миссионерка не фонтанировала эмоциями. Никакими. Не смотря на злость во взгляде, ей было похер. Ей просто был нужен крайний, тот, на ком она должна показать всю степень своей горечи по убиенным соратникам. И сейчас она этого крайнего выбирала. Поскребла ножичком мою шею, оставив на ней несколько царапин, и перешла к Рыжику.

— Ты убил брата Сизого.

Рыжик не стал оправдываться; опустил голову и стоял, закрыв глаза и ожидая своей участи. С губ по-прежнему стекала кровавая слюна. Здорово его отделали.