Шлейф

«Поля ставит на стол невесть из чего испеченный крошечный штрудель, и все, как дикари из племени Тумба-Юмба, начинают плясать вокруг под хоровое экстатическое пение».

В Ермоловке они с Давидом и замыслили «Хронику». В 18-м году казалось важным оставить будущему фактический протокол событий. Все, что случилось, день за днем.

Рояль в ушах

— Я как раз недавно придумал одно чудо — называется Местный Поворот Времени. Например, если заснять на видеокамеру, как кто-то плюет на стенку, а потом прокрутить задом наперед, плевок со стенки соскочит в рот обратно.

— Что вы! По возвращении в собственный рот плевок облепят смертельные вирусы! Если вы где-то есть, обязательно носите маску и не ходите в гости. Вы, душа любой компании, на всех снимках окруженный друзьями и облепленный всяческими детьми, станете разносчиком вируса. На случай острой потребности в общении вот вам секретный код: звездочка, четыре цифры. Хотя зачем он вам? Мы и так вместе.

* * *

По немытому стеклу текут струйки. Дождь барабанит по козырьку крыши. В такую погоду одно удовольствие гулять по городу. Моцарт в ушах, никого нет, идешь и несешь в себе целый оркестр. На иврите жизнь имеет множественное число. Хаим — жизни. Так что она идет по той земле, где живут в разных жизнях, по крайней мере, в ней их множество, и ни одна не имеет к ней прямого отношения.

Навстречу — стая инопланетян. Черные мужские фигуры с шарами на головах, целлофановые мешки поверх черных шляп раздуты ветром, женщины обеими руками придерживают парики. Мужья летят по воздуху — жены бегут по земле. Как пробрались в Рехавию эти нарушители карантина?

Рояль в ушах взрывается.

А ты влюбился в девушку, поведением и повадками так похожую на ту, что гуляет под дождем со справкой и рассказывает тебе сказки, которые сочиняла та, что сейчас подымается в гору по улице Газа. Девушка эта запоем читала романы, которые любила та, что теперь спускается к Мамилле, советовалась с той, что уже подходит к Яффским воротам, как воспитывать ребенка, если он все же родится. Эта девушка подбирала бездомных животных, а та, что бежит в темноте по базарным ступенькам с роялем в ушах, подбирала бездомных людей. Чем там дело кончилось, неизвестно.

Откуда это? Что за девушки?

Ворота храма закрыты. Она подергала рукой за железную ручку, спрыснула ладони аэрозолем и спряталась в дневник Федора Петровича, который тот все еще читал в поезде.

Неумытые идеи

«Молодость и стремление к любви, а в связи с этим уход за наружностью. Начинается изучение женской психологии».

Место флотского заняла веснушчатая девка в цветастой косынке. Деревенская. Городские косынки не носят. Поймав на себе Федин взгляд, девка потупила очи и опустила голову. Только что флотский на него таращился, а теперь и он, Федя, делает то же самое. В штанах затевалась чехарда. Чтобы унять себя, он уткнулся в дневник.

«Когда я приехал осенью 1920 г. в школу, то нужно было приспособиться прежде всего к товарищам. Результат сказался в том, что стал матюгаться, учиться курить и позволять намеки относительно Д. В этом я так успел теперь, что иду одним из первых. Мое отношение сознательное к этому таково, что это необходимость и что это не помешает чистоте идей».

Идеи умытые, аккуратненькие, чистенькие, а жизнь чумазая…

Девка лузгала семечки. Пустой ее взгляд блуждал по вагону, но всякий раз возвращался туда, где сидел он, упершись спиной в тугой холщовый мешок.

«За последнее время хозяйство наше значительно расстроилось. Произошло это ввиду вообще тяжелых условий, но главным образом потому, что отец ввязался в партию и увлекся политической работой. Как председателю Волкомтруда жалованье ему было 10 000 рублей в месяц, да сотня матюгов в день. Двор наш развалился, дров нет совершенно. А отец к тому еще не только прогуливал все рабочее время, он и лошадь с собой увозил. Мать видит, дальше так продолжаться не может, и повела политику. Если он в артели закрепится, то не сможет свободно распоряжаться днями работы и отвлечется от политики. Одно обстоятельство прямо-таки толкнуло ее на этом настаивать: отец вздумал вместе с комиссаром и не знаю с кем еще въезжать в Пахонь на землю эстонцев. Вроде как следуя линии партии. Заварилась каша, мать подзуживала, натягивала вожжи. Нашенских сперва было 5 семей, потом число их выросло до 12, и все из бедноты. Где много людей и шуму, там мало толку. Народ собрался тугой для того, чтобы понимать и уважать чужие мнения, и криков получилось порядочно. Являлась брань и попречки; не было решительности и общего согласия. И тут наскочил Кронштадт».

— Докуда будешь? — раздался над ухом девкин голос.

Федя поднял голову, повел носом. Запах кислого теста, исходящий от ее тела, как ни странно, показался ему приятен.