Шлейф

Шоколадный юноша машет Шуле из спасательной будки.

— Кофе, мадам, массаж, мадам…

Несет им полосатые шезлонги той же расцветки, что и навес.

— Как поживает хайфская любовь? — спрашивает его Шуля.

— Никак. Торт отвез в Йерихо, кольцо подарил сестре. Сердце свободно, — овечает Сосо, не отводя глаз от Анны.

Сосо смотрит на Анну во все глаза. Наверное, вспоминает хайфскую избранницу. Светленькая. Арабы на блондинок западают.

— Он не навязчив и прост, как зверь, — объясняет ей Шуля по-русски. — Захочешь — возбудит и отъебет по полной. Не захочешь — не тронет.

Анна ушла. Шуля смотрела, как медленно и плавно входит она в воду, ложится на спину, разводит в стороны выпрямленные руки и ноги. Витрувианский человек Леонардо. Но тот был мужчиной. Сосо плывет ей навстречу, касается ее руки, она вздрагивает и делает кувырок.

Он выносит ее на берег, ставит под душ, бьет по спине. Анна задыхается. Он кладет ее животом на землю, выколачивает из нее соленую воду, несет на себе в будку, надевает на нее кислородную маску, включает генератор.

— Хлебнула на вдохе, нехорошо.

— Вызывать амбуланс?

Нет, он справится. За двадцать лет тут чего только не бывало, особенно с пьяными русскими ныряльщиками. Ни один не помер.

— Буду работать, выйди.

Сосо раздел Анну догола, массировал грудь, подмышечную область, низ живота, лимфатические узлы в промежности. Анну вырвало, она сделала вдох и открыла глаза.

— Кукла жива, можешь забирать! — кликнул он Шулю и отдал ей ключ. — Пусть отдохнет в моем бунгало, следи, чтобы пила воду.

— Прикосновения твоего Сосо вызывают рвоту, — сказала она Шуле, которая за это время успела приготовить чай и кофе. Бумажные стаканчики с дымящейся жидкостью стояли на плетеном столике.

— Зато ты начала дышать. Иногда полезно выблевать из себя прошлое, избавиться от его груза.

— Мне не от чего избавляться.

— Тогда пей чай.

Явился Сосо с фруктами на подносе. Спелый фиолетовый инжир и зеленый прозрачный виноград из сада той самой сестры, которой он подарил кольцо, уготованное хайфской возлюбленной.

Они сидели в плетеных креслах. Шуля курила пахучие сигареты, Анна пила чай в прикуску с морем и горами на горизонте.

В молчании между ними возникала связь, в разговорах — отторжение.

— Вы звали Алексея Федоровича его по имени-отчеству?

— Нет, конечно. По имени, и на «ты». Это при тебе я так его величаю, все же герой труда.

— Какого труда?!

— Твоего. Ты ведь занимаешься его семейным архивом!

Анна побледнела. Шуля тряхнула ее за плечо, та не шевельнулась. Застыла как Ниоба пред зрелищем мертвых детей.

Шуля поднесла к ее носу ватку с нашатырем.

Вдох — и она здесь.

По дороге в Иерусалим Анна спала на заднем сиденье, а Шуля слушала в наушниках бархатный голос: «Жужжащие слоны, в отличие от обычных, небольшого размера. У них есть крылья, а вместо хобота — хоботок. Еще у них тоненькие усики, как у художника Сальвадора Дали. Они любят жить на помойке, у них продолговатое брюшко, глаза большие и красные по бокам головы. Еще у них тоненькие лапки, которые они любят чистить одна об другую».

Квантовая перезагрузка

Раскладывая в кабинете раскладушку, купленную на блошином рынке у старика-киргиза, Арон думал о страннейшем существе, которое утром материализовалось в его кабинете. Ножки тоненькие, наушники красные, усики в зачаточной стадии.

Он мог бы спать и на больничном топчане, но тогда бы он вскакивал при любом крике. Как на ночном дежурстве. Раскладушка — дело другое. Она — не отсюда. На ней спали и Чижуля с Петровичем, да и вообще весь Светский Союз. У них дома были две, одна целая, другая поломанная. Целая — под гостя, поломанная — для игр. Поставишь ее на попа — и ты один в домике. Вот Арон и построил себе домик в дурдоме. Но все же спать здесь сложнее, чем в ванной. Будоражат шумы. И наружные, и внутренние.

«Барух ясновидящий, — жужжала его слониха-мама. — Смотрит на пустую стену и видит на ней кадры из военных документальных фильмов. А потом и сами фильмы находит. Порой сидит перед пустой стеной как вкопанный, и, если в этот момент его спугнуть случайно, он подскакивает чуть ли не до потолка. И еще случай… Утром Барух пошел в школу и по пути к ней вдруг увидел мечеть, которой там никогда не было. Прибежал весь красный домой и сказал, что умерла бабушка. Через минуту раздался звонок из больницы. Умерла бабушка».

«Что ж, такими способностями обладали и Моисей, и Иисус Христос, но им не требовался психиатр, который отмазывает от армии», — сказал Арон, зная, что все эти байки про юношей с невероятными прозрениями, как правило, имеют одну цель — постановку на учет и получение 21-го профиля.

Чтобы отмести диагноз «ясновидения», — как бы Барух с таким даром в Моссад не угодил, — Арон решил провести эксперимент, который французские медики в 1837 году предложили в качестве фактического доказательства ясновидения. В непрозрачный пакет закладывался текст и предлагался испытуемым. Никто из «ясновидящих» не сумел его прочесть. Арон же вложил в непрозрачный пакет пустой лист и попросил Баруха сказать, что там написано.

Барух повертел его и сказал: «Ничего».