Шлейф

…Только теперь доктор заметил шесть лошадей, привязанных к ветвям этих деревьев. Целясь, он неловко повернул раненое плечо и скрипнул зубами. Он выстрелил пять раз и видел, как басмач упал, потом пополз на животе и, после пятого выстрела, затих неподвижно. Тогда доктор перезарядил маузер и, методически целясь, перестрелял басмаческих лошадей. Он убил наповал пять из них, и только одна, раненная в живот, разорвала повод и проскакала по камням, хрипя и истекая кровью…

В горле пересохло, хотелось пить. Доктор заковылял к речке, с трудом лег на живот и стал жадно пить ледяную воду. Пил до тех пор, пока не стало больно зубам. Он немного отполз от воды и услышал песенку, которую пел его отец, седой, сгорбленный, со старым сапогом в руках и с железными очками на носу. Он всегда пел, и рот его был полон сапожных гвоздей. Доктору показалось, что он сейчас умрет; и он удивился, почему перед смертью не вспоминается вся жизнь, как описано в книгах…»

* * *

В горах Тянь-Шаня — резко континентальный климат. Под солнцем потеешь, под луной околеваешь.

Лялю бросало то в жар, то в холод. Победившая басмача в лице двух корректоров, она вошла в подъезд родительского дома. Пахло котлетами. Тошнотворный дух той самой столовой с поварихами в красных косынках.

Утконосая Иринья открыла дверь, подала Ляле тапочки и унесла сапоги.

— Ить я тебе их и почищу, и погрею!

Выбежала из комнаты Таня. Завела юлу, и та крутилась и жужжала.

Пришел Арон. Весь мокрый. Попал под брандспойты. В таком виде он не может сесть в машину. Ему надо обсохнуть. Разувшись, он ушел в ванную вместе с босоножками.

Под жужжание юлы Ляля хвалила брата за рассказ, за центральную мысль, переданную в образе доктора. Красавец-брат слушал молча, дымил трубкой.

Иринья увела Таню из кухни.

— Надо же, я и не думал про спасателя и убийцу в одном лице.

— Тогда что ты хотел сказать?

— Что мы идем кровавым путем. И ничего, кроме романтической гибели, нас не ждет.

— Если ты так считаешь, тогда почему, состоя на службе погранвойск НКВД, не вступаешь в партию? Будучи ее членом, ты мог бы активнее реагировать на происходящее.

— Лялюшка, я героический пессимист. Посему лучше оставаться в тени и делать то, что люблю и во что верю.

— «Героического пессимиста» закавычь. — И не болтай лишнего. Предупреждаю.

— А что случилось?

— В «Смене» уволили корректоров. За треп. Много курили и много болтали. Кабинет проветрили, взяли новеньких.

— Кто-то стукнул?

Ляля пожала плечами.

— Мой тебе совет: уволься, не мешкая. У Капочкиного отца-адмирала поредел флот. Убрали большевиков старой закваски. Он никого не смог защитить. Всех сдал.

Лялю трясло. Лева приложил руку к ее лбу, принес градусник.

Все ясно. Ее мутит от высокой температуры, Васильев с поварихами ни при чем.

Лева вышел из ванной в розовом банном халате. Посмешище! Волосатые ноги, трубка в зубах…

Арон крутился перед Лялей, махал прямыми руками, как дервиш.

Иринья вынесла босоножки. Жужжала юла.

Перебор.

Часть 5

Параллельная реальность

Раскладушка перекочевала из дурдома на улицу Черниховского.

Резко континентальный климат Тянь-Шаня, ленинградская стужа, иерусалимский хамсин… Анну лихорадило, хотя ледяной воды из речки она не пила.

«Что делать?» — думал Арон, сидя против красной смотровой будки с прибитым к ней перечнем расстрелянных деятелей Еврейского антифашистского комитета. Имени Бородина среди них не было. Надо добавить. Запахи Анна чувствовала, что для ковида нехарактерно. От дыма ее тошнило, и он уходил курить в сад. Друг-терапевт посоветовал в любом случае сделать тест. Но состоит ли Анна в больничной кассе? Арон озаботил этим вопросом старшую сестру из «Эйтаним». Та подняла дело из архива историй болезни. Выяснилось, что Анна приписана к «Меухедет», и ему придется съездить за направлением. Справку и удостоверение опекуна иметь при себе. Но как оставить ее одну?

С ней непросто. Он уговаривал ее на лептоп, тогда бы она смогла заниматься своими искателями в горизонтальном положении, — нет, ей важен большой экран.

«Убедительно прошу сообщить мне, получили ли на имя товарища Жданова мое письмо, отправленное 15/IX 37 г. Это имеет огромное значение для меня, для всей моей жизни. Если мое письмо не получено, я непременно напишу вновь, изложив все обстоятельства моего дела. Еще раз прошу ответить мне. Мой адрес: Ленинград, пр-т. Красных командиров, д. 4, к. 146».

— Когда они успели переехать?! Да еще в такую даль… 25 километров от прежнего места. Может, им дали квартиру, куда можно было забрать Таню с Ириньей?

— Это важно?

— Да. Чтобы вообразить Ленинград. Он больше Иерусалима?

— Намного больше.