Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях

— Вот прожили мы, слава Богу, и ещё один год, — сказал Зав'aльня. — Я родился и вырос в этих местах, не странствовал в дальних краях, однако немало повидал в жизни; сколько перемен пережил! сколько разных превратностей помню! Если б восстал из гроба кто-нибудь из дедов наших, то, увидев нынешние обычаи, не узнал бы своей родины. Ему бы показалось, что он воскрес в какой-то чужой стране, — до каких же времён доживут мои дети? Расходов на воспитание я не жалею, делаю, что могу, но когда выйдут они в мир из-под ока отца и учителей, пусть уж Бог не оставит их своей заботой и охранит их души от злых и безбожных людей.

— Ах, пан Зав'aльня, — сказал Сивоха, — мы сами виноваты, что дьяволы размножились в наших краях; причина всему глупость шляхты, жадность и распри панов; не буду долго об этом рассуждать, история эта всем известна, до сих пор ещё не забыли эти вирши:

Кошка Цялiцу забiла,
Жук, Жаба Кошку судзiла;
А же справа была кепска
То прэнесьлi да Вiтебска.

А в Витебске что сделали? Кошка был на стороне панов, которые были ненасытны до богатства и хотели получить ещё больше. Кошка, защищённый их протекциями, не прекратил своих дел, а ещё больше погряз во вредительстве. Телица умер за правду, и о нём всегда вспоминают как о добром человеке.

— Вечно у нас так, — сказал пан Лотышевич, — за Двиною в Ушачах собрались на совет.[211]

— Ну довольно уже об этом говорить; когда я слышу такое, меня охватывает скорбь. Вспоминая минувшие печали, дойдём, наконец, до того, что встретим Новый год со слезами.

Во время этой беседы в людской запел петух.

— Браво, браво! — воскликнул Зав'aльня. — Не нужно плакать, скоро наступят перемены, вечер едва начался, а уж и петух запел. Это знак, что поднимается ветер и с озера кто-нибудь пожалует к нам. Подождём; был бы только добрый человек, в большей компании будем встречать Новый год.

Сказав это, зажёг он по своему обычаю свечу, поставил на окно и добавил:

— Знак, что хозяин дома и приглашает всех к себе.

Сивоха посмотрел в окно.

— Да, погода скоро переменится, — сказал он. — Ни одной звезды на небе, и я заметил, что в летнюю пору, если петух пропоёт на заходе солнца, то уже назавтра с утра посылай косарей — обязательно будет дождь, а по мокрой траве и тупая коса хорошо косит.

— Опытный хозяин должен замечать любую мелочь, — сказал Лотышевич. — Если в конце декабря и в начале января часто бывают бури и выпадают глубокие снега, то летом на лугах трава густая, а на ниве уродятся буйные хлеба. Нынешняя зима должна радовать хозяина, ибо мороз и северный ветер не тронут под глубоким снегом рожь и пшеницу.

— А у меня летом панна Малгожата узнаёт о перемене погоды, глядя на скотину, когда та возвращается с поля. Ежели первой идёт чёрная корова, то непременно будет буря, а если белая — обязательно ясная погода.

Во время этого разговора в комнату зашла панна Малгожата и, увидав свечу на окне, спросила:

— А это ещё что значит? Ночь тихая, путники на озере не заплутают.

— Милостивая пани не слышала, что недавно несколько раз пропел петух? Может, ветер неожиданно заметёт дорогу и так завьюжит, что за пять шагов ничего перед собой не увидишь. У нас бывали несчастные случаи, когда на озере находили замёрзших людей, которых уже никак нельзя было вернуть к жизни.

— Чудной человек! Раз сам любит проводить время с холопами, то думает, будто это и гостям приятно.

Сказав это, она вышла, хлопнув дверью.

— Вот женщина, — произнёс дядя, — что деется в её голове. Уж видно, такова их натура; каждая рада побахвалиться своим титулом. А по-моему, благороден тот человек, который, живя на этом свете, исполняет все веления Божьи.

— Знавал я и мужчин со слабой душою, — сказал слепой, — что хвастали знатностью своих предков, а сами вели такую грязную жизнь, что были недостойны людьми называться.

— Что-то разговор наш отклонился слишком далеко; пан Сивоха недавно обещал нам что-то рассказать.

— Помню своё обещание, — сказал пан Сивоха и начал повествование.

Повесть десятая. Волосы, кричащие на голове

— В Витебске встретил я на улице доктора из нашего повета, пана М. Случилось так, что оба мы приехали в город по своим делам. После беседы о том, о сём, доктор говорит:

— А где ты будешь обедать?

— Да где Пан Бог позволит, — отвечаю. — За деньги в городе везде легко найдёшь обед.

— Пойдём в трактир Карлисона, там всегда подают отменные блюда.

— А не дороговато ли будет для шляхтича?

— Не дороже, чем у других; а если и будет стоить чуть больше, так зато и повкуснее: не след экономить на себе.

Я согласился. Заходим в большой зал — там уже было несколько господ, ели, курили трубки, смешили друг друга, выставляя напоказ изъяны и странности своих знакомых; издевались над всеми подряд, не щадя ни женщин, ни стариков.

Сидя за столом, с удивлением смотрел я, как эти вертопрахи старались щегольнуть своим остроумием, хохотали во всё горло и, подходя к зеркалу, оглядывали себя с головы до ног.