Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях

Сказав это, он пригласил всех нас сесть вокруг стола. Внук принёс водки, а женщина-служанка поставила перед нами разное угощение. Гораськ'o, сев рядом с нами, просил нас есть и пить, но сам ни к еде, ни к питью не притронулся.

— Что это значит, дедушка, — спросил один из гостей, выпив рюмку водки, — что ты вчера из дома не выходил, а люди тебя повсюду видели?

— Ты был и у меня в доме, — сказал отец. — Я, дети и жена, все мы хорошо видели, как твоя фигура возникла посреди комнаты и снова исчезла.

— Ты заходил и ко мне в хату. Не поклонился ни гостям, ни хозяевам, а потом быстро вышел в сени и на другой половине скрылся в тёмной комнате, а там тебя мы и с огнём не смогли сыскать.

Гораськ'o тревожно глянул на гостей, лицо его покрыла тень печали, и после недолгого размышления сказал он так:

— Строя себе этот дом, я думал про вас, и душа моя вас посещала. Вспоминал я прошлое, и дух мой летал по тем местам, где я родился, вырос, ходил дорогами жизни, познал счастье и горе, весёлые и печальные годы, но всё это прошло, как короткий сон.

— Но, верно, старосветским людям и не снилось, — сказал мой отец, — то, до чего мы сейчас дожили? Раньше паны любили заниматься хозяйством, и всё было лучше, чем теперь.

— Многим панам смотрел я в очи, — ответил старик, — угадывал их мысли, выполнял приказы, угождал всяким их прихотям. За мою службу, слава Богу, мне верили и доверяли. Эти деревни паны когда-то несколько раз перепродавали. Много тут было хозяев, и каждый заправлял по-своему, но их порядки были ещё сносными. Когда же имение Казулино[233] после смерти своих родителей получил в наследство пан З., то все мы узнали, что значит беда. Хотел он удивить соседей своею роскошью, привозил из дальних стран цветы и фруктовые деревья, уход за которыми обходился очень дорого, ездил в богатых экипажах, держал множество слуг, а порядка в доме не было. Собирались у него гости, пили дорогие вина, и каждый год расходы его были больше, чем доход от имения. Так и начались несправедливости, притеснения и поборы.

«Плохо всё это кончится», — говорили пану З. сведущие люди, но он не слушал добрых советов, на него больше действовали уговоры всяких бесстыдников, которые старались попользоваться его несмышлёностью.

В то самое время появился в нашем имении неведомо откуда странный человек. Я забыл его имя, но лицо вижу как сейчас — худой, всегда бледный, нос длинный, брови густые, взгляд как у помешанного, одежда у него была чёрная, длинная и какая-то странная. В жизни не приходилось мне никого в таком наряде видеть. И этот гость всё время неотступно, словно тень, был с паном З., хвалил его поступки, дескать, он пирует и веселится, как и положено настоящему пану, происходящему от знатных предков, обещал показать ему какие-то чудеса и открыть неисчерпаемый источник сокровищ, болтал про всякие дива, что творятся где-то на краю света, насмехался над нашими обычаями и обрядами, что остались нам от дедов. Среди панов были такие, кто хвалил его взгляды, а слуги и крепостные проклинали его и презрительно называли чёрным гостем.

Прошёл год, прошёл другой, становилось всё хуже и хуже. Крепостные дошли до полной нищеты, оставили хаты и бродили по свету, ища себе пропитания; да и в панском доме поселилась беда; соседи и знакомые объезжали наше имение стороной. Чёрный гость приходил лишь иногда, советовал продавать людей и таким способом добывать деньги. Послушался пан его совета, много молодёжи вывез в дальние края, но не разбогател даже от этого, а гость тот чёрный вскоре пропал.

Кредиторы через суд требовали свои деньги, а власти — неуплаченные за несколько лет подати. Суд описал имение, передал усадьбу в распоряжение назначенному опекуну, а пану З. позволено было иметь при себе лишь несколько человек для услуг. В числе этих слуг оказался тогда и я. Мы жили в дальнем фольварке, пан вёл одинокую жизнь. Через несколько месяцев заметил я в нём странные перемены. Иногда он часами сидел молча на одном месте, часто задумывался, потом вдруг, будто в отчаянии, хватался за голову и говорил сам с собой, шагая по комнате, не спал от захода до восхода солнца.

Однажды в самую полночь услышал я голос пана и увидал огонь в окне, подумал, что требует кого-нибудь из нас. Зашёл в комнату, а пан говорит сам с собой, да так громко, будто спорит с кем-то. Удивлённый, я долго смотрел на него, а он меня не замечал. Наконец я говорю:

— Услышал голос пана и подумал, что зовёшь кого-то из нас, а пан, оказывается, был один и говорил сам с собою.

Он глянул на меня тревожным оком и сказал, показывая рукой на стену:

— Один? А это кто?

Вижу, на стене тень, похожая на человека, нос длинный, волосы взъерошенные, по её виду я сразу узнал чёрного гостя. Охватил меня жуткий страх, дрожь пробежала по телу, стою на месте, будто окаменел, а тень та двинулась по стене к двери и исчезла.

— Ушёл. Не даёт он мне покоя, — сказал пан, — а ты иди себе, нечего тебе тут делать.