Шляпа, полная неба

— Сразу после, — ответила Тиффани. У нее не было никакого опыта в подобных перепалках. — Госпожа Ветровоск тогда прилетела на метле, — добавила она. — Я говорю правду.

— Ну конечно, — мрачно улыбнулась Аннаграмма. — Она, наверное, явилась поздравить тебя с победой?

— Не совсем, — сказала Тиффани. — Она, похоже, была довольна, но точно сказать не могу.

А потом она сделала страшную, страшную глупость. Такую страшную, что даже много лет спустя, когда что-то напоминало ей о том вечере, она принималась мысленно напевать «ля-ля-ля», лишь бы заглушить стыд.

Она сказала:

— А потом она дала мне эту шляпу.

И все девочки, как одна, спросили:

— Какую еще шляпу?

Петулия проводила ее обратно до домика тетушки, а по пути очень старалась утешить, мол, она-то ей верит… Но Тиффани понимала, что Петулия говорит это просто по доброте душевной. Тетушка Вровень пыталась что-то сказать, но Тиффани бегом поднялась в свою комнату, закрылась на засов, скинула башмаки и бросилась на кровать, накрыв голову подушкой, хоть это и не помогло ей заглушить смех, звучащий в ушах.

Она слышала, как тетушка и Петулия о чем-то тихо поговорили, потом за Петулией закрылась дверь.

Спустя какое-то время рядом зашебуршало — башмаки Тиффани проползли по полу и аккуратно разместились под кроватью. Освальд стоял на страже порядка, что бы ни случилось.

Спустя еще какое-то время смех в голове поутих, однако Тиффани знала, что всегда будет его слышать.

Она могла протянуть руку и пощупать шляпу. По крайней мере, раньше могла. Умозрительную шляпу на своей самой настоящей голове. Но никто этой шляпы не видел. А Петулия даже протянула руку и помахала ею над головой Тиффани, обнаружив, что шляпы и правда нет.

А хуже всего — хотя трудно сказать, что хуже, так невыносимо унизительно было все произошедшее, — хуже всего Тиффани пришлось, когда Аннаграмма сказала: «Не надо, не смейтесь над ней. Нельзя быть такими бессердечными. Она просто дурочка, вот и все. Я ведь говорила, что эта старуха морочит людям головы!»

Разум Тиффани — тот обычный разум, который есть у всех, — в отчаянии носился по кругу, перебирая одни и те же мысли. Задний Ум ничего не мог сделать, застряв на тихом островке посреди бури. И только Дальний Умысел, чей голос был едва слышен, напомнил: Даже если твой мир окончательно и навсегда рухнул и ему уже ничем не помочь, даже если ничто, ничто на всем белом свете не может тебя утешить, было бы неплохо услышать, как кто-то поднимается по лестнице, чтобы принести немного супа…

Дальний Умысел поднял Тиффани с постели, заставил подойти к двери и, завладев ее рукой, отодвинул засов. После этого он позволил ей снова рухнуть на кровать.

Через несколько минут половицы на лестничной площадке скрипнули. Приятно убедиться, что ты не ошиблась.

Тетушка Вровень постучалась, выждала немного для приличия и вошла. Тиффани услышала, как на столик опустился поднос, потом кровать под ней прогнулась, когда старушка присела рядом.

— Я всегда говорила, что Петулия — способная девочка, — сказала она. — Когда-нибудь из нее получится отличная деревенская ведьма, которая будет приносить пользу людям.

Тиффани ничего не ответила.

— Она рассказала мне, что произошло, — продолжала тетушка. — Мисс Тик не говорила мне про шляпу, но я бы на твоем месте ей и не рассказала. Подарить тебе такую шляпу было вполне в духе госпожи Ветровоск… Знаешь, иногда, если поговорить о своем горе, на душе становится легче.

Еще одна порция гробового молчания в ответ.

— На самом деле это не слишком помогает, — сказала тетушка. — Но я ведь ведьма, а значит, ужасно любопытная, и мне нестрепимо хочется узнать побольше.

Это тоже не возымело никакого действия. Тетушка Вровень со вздохом поднялась на ноги.

— Я оставлю суп, но имей в виду: когда он остынет, Освальд захочет забрать миску.

Она вышла и спустилась вниз.

Пять минут в комнате все оставалось без движения, потом раздалось еле слышное дребезжание: суп двинулся в обратный путь.

Рука Тиффани змеей метнулась к столику и вцепилась в поднос. Даже когда твой обычный разум (он же Здравый Смысл) и Задний Ум парализованы горем, кто-то ведь должен вспомнить о том, что ты весь день ничего не ела.

Когда Освальд наконец умчал прочь опустевшую миску, Тиффани осталась лежать в темноте, глядя в пустоту.

Последние несколько дней ее внимание занимала новизна этих чужих краев, но теперь жестокий смех словно прорубил трещину в этой ненадежной защите, и новизна утекла туда, а на ее место хлынула тоска по дому.

Тиффани скучала по звукам, овцам и тишине холмов. Она скучала по виду из окна своей комнаты: темным, едва различимым очертаниям холмов на фоне звездного неба. Она скучала… по частичке себя.

Но они посмеялись над ней. «Какую шляпу?» — спросили они и засмеялись еще громче, когда она подняла руку, чтобы коснуться невидимых полей, а ее рука нащупала лишь пустоту…