Шлиман

Владетели Тиринфа заботились не только об удобствах, но и об украшении своего дворца. Найден, например, алебастровый фриз, украшенный лазоревым стеклом, столь часто встречаемым в Микенах. Пол мегарона представляет своего рода мозаику или узорчатый ковер из красных и голубых полос. Но особенно замечательна стенная живопись (альфреско). В древнем Тиринфе, как оказывается, известно было пять красок: белая, черная, желтая, красная, голубая или синяя. Сохранилась даже значительная часть картины, изображающей мчащегося быка, а на нем человека; одной ногой он касается спины быка, а другая высоко приподнята в воздухе; левой рукой он держит быка за рога. Тон картины голубой, бык – желтый с красными пятнами. Совершенно аналогичные по своему содержанию рисунки имеются на золотых чашах, найденных недавно, именно летом 1889 года (То есть через три года после открытия Шлимана) («Филологическое обозрение», М., 1891 г., том I. В.Бузескул, «Находки Шлимана»).

«Троекратное ура в честь Афины Паллады! – телеграфировал Шлиман из Тиринфа. – Поистине я работал тут с удивительным успехом».

Но успехи Шлимана всегда почти автоматически вызывали в ученом мире острую реакцию недоверия. Известный английский архитектор Пенроз объявил тиринфский дворец византийским сооружением X или XI века нашей эры. Газеты издевались над «очередной антинаучной галлюцинацией» Шлимана.

Лишь когда Дерпфельд в 1885 году закончил съемку планов Тиринфа и год спустя вышел в свет артистически отделанный, с полной научной строгостью написанный том «Тиринф, доисторический дворец тиринфских царей», любители шуток сбавили тон. В 1886 году афинское археологическое общество, идя по следам Шлимана, открыло на микенском акрополе развалины дворца, план и украшения которого в точности соответствовали тиринфскому. Сомнения в древности циклопических построек Тиринфа отпали. И во весь рост встал вопрос о пределах распространения микенской культуры.

Шлиману было уже шестьдесят четыре года. Он не любил думать о предстоящей смерти, но знал, что жить осталось немного. В печати уже давно появлялись заметки о том, что Шлиман убивает все свои деньги на раскопки и оставит своих детей нищими. До нищеты, конечно, было далеко, но деньги все-таки таяли.

Со своим необычайным умением переключаться он вдруг бросил все дела и уехал на Кубу.

Гаванские газеты подняли шум: едет один из главных акционеров железнодорожной компании, несомненно предстоят новые капиталовложения, развертывание строительства. Железнодорожные акции, давно уже упавшие в цене, стали быстро подниматься. Биржа зашевелилась. Шлиман приехал, осмотрелся, подумал – и продал все свои акции по самой высокой цене.

На языке биржи такая спекуляция называется «блефом» и считается в порядке вещей.

С большим барышом Шлиман вернулся в Афины. Здесь он засел за завещание, расписал наследство: большую часть своего состояния он оставил Софье, Андромахе и Агамемнону, но солидные суммы были завещаны также Вирхову, Дерпфельду, сестрам, сводному брату и даже наследникам одноглазого Веллерта в Анкерсгагене. Первой жене и ее детям он завещал свои доходные дома в Париже.

В это же время он заказал себе склеп, долго возился с архитекторами, браковал проект за проектом и, наконец, утвердил самый строгий по очертаниям.

А на следующее утро как ни в чем не бывало вызвал Дерпфельда и предложил поехать на остров Крит.

Через несколько дней они уже бродили по полям и холмам вокруг древнего Кносса. Здесь были развалины, несомненно, очень старые и почти целиком на поверхности земли. Один холм привлек особое внимание Шлимана. С виду – обычный холмик, поросший низкорослыми маслинами. Но по форме своей он чем-то неуловимо напоминал Гиссарлык. В осыпи откоса валялись черепки глазированной глиняной посуды с узорами, в которых каждый признал бы микенский стиль.

«В высшей степени интересно, в какую седую древность уведут нижние пласты», – с замечательным предвидением записал Шлиман в дневнике.

Но землевладелец, которому принадлежал холм, запретил сделать даже пробный раскоп. Он предложил продать свой участок за 100 тысяч франков. Цена была такая, будто на участке найдена жила самородного золота.

Шлиман безуспешно торговался, пытался воздействовать на хозяина через представителей власти. Но влиятельных знакомых на Крите не было, прежнего генерал-губернатора Фотиада-пашу убрали, с новым оказалось еще трудней сговориться.