Шлиман

В общем, в доме было не очень весело, но ничто не отвлекало от работы, – а ее было необъятно много: книгу нужно было, по обычаю, написать на английском языке, потом перевести на немецкий, держать корректуру французского текста, писать десятки писем, успевать прочитывать всю текущую литературу… И в то же время он успевал заниматься такими вещами, как агитация за разведение эвкалиптов на улицах Афин. Он привез сотню молодых эвкалиптов, вырытых с корнями, и раздал местным домовладельцам. Из сотни посаженных деревьев прижилось только одно, остальные погибли. Шлиман жалел о деревьях, точно ребенок.

Едва закончив книгу «Троя», весной 1883 года он поехал «отдохнуть» в Фермопилы, легендарный проход, где триста спартанцев в 480 году до нашей эры бесстрашно сдерживали натиск персидских войск, пока не погибли все до одного. Археологическая разведка там не дала ничего особенно интересного.

Вернувшись из Фермопил, он написал письмо критскому генерал-губернатору. Шлиман просил разрешения на раскопки в Кноссе, древней столице острова Крита.

Расширение горизонтов

Остров есть Крит посреди виноцветного моря, прекрасный,

Тучный, отовсюду объятый водами, людьми изобильный;
Там девяносто они городов населяют великих…

«Одиссея», XIX, 172-174

Гомер часто упоминает об острове Крит, о его могущественных воинах, о его богатстве. Крит – один из самых больших островов восточного Средиземноморья. Прекрасный климат, плодородная почва, близость к материку – все это способствовало тому, что уже в глубокой древности на Крите развилась мощная культура. Задумываясь о связи Микен со странами Востока, Шлиман неизменно наталкивался на Крит, лежавший на полпути между Грецией и Египтом. Где-то на острове должны были сохраниться памятники этой связи. Еще в 1877 году случайно были найдены – почти на поверхности земли-остатки какого-то мощного сооружения на месте древней столицы Крита – города Кносса. Шлиман был уверен, что на Крите археолога ожидает великая удача. Но сговориться с местными властями оказалось не так-то просто.

Кроме того, Шлиман чувствовал потребность отдохнуть и развлечься. Он слишком много работал последние годы. Ему пошел седьмой десяток, а в этом возрасте немногие могут похвастаться ежедневным купанием в море и верховой ездой. Он не признавал старческих недомоганий и считал безнравственным болеть. Но все чаще болели уши, мучил желудок, еще в молодости расстроенный голоданием, регулярно возвращались приступы малярии. Он стал раздражителен.

Погожим летним утром 1883 года у дверей пасторского дома в Анкерсгагене собралась удивленная толпа. Из дома выносили сундуки и тюки с домашним скарбом. Пастор самолично распоряжался укладкой вещей на телегу.

Любопытным пастор объяснил, что временно переезжает к соседу, а в доме на лето поселится один знаменитый ученый.

Через час к дому подкатила коляска. Невысокий пожилой человек в наглухо застегнутом сюртуке легко, по-юношески соскочил и помог сойти красивой молодой даме и двум детям. Перед тем как войти в дом, приезжий оглядел собравшуюся толпу и молча приподнял шляпу.

Старый дом, где прошло детство. Наверху, в этой комнате, умерла мать. Ее звали Луиза. Она была очень добра. Пятьдесят два года прошло с тех пор. Лестница все так же скрипит под ногами. Здесь стояла его кровать. Тут был диван. Минна Мейнке забиралась на диван с ногами и слушала сказки о рыцарях-разбойниках и об аистах, улетающих на зиму в таинственную страну. В саду, на старой липе, были вырезаны его инициалы – в тот день ему исполнилось девять лет, и он получил в подарок перочинный нож.

Софье не очень нравилась эта романтическая поездка в Анкерсгаген, но когда стали съезжаться из «крестных деревень родственники, приглашенные к торжественному обеду, она постаралась быть любезной хозяйкой.

Еще живы были старые знакомые. Приехал Карл Андрее, дряхлый старик; он так на всю жизнь и остался кандидатом наук. Удалось отыскать Германа Нидерхеффера – того самого мельничного подмастерья, который за стаканчик картофельной водки читал вслух Гомера. Нидерхеффер давно остепенился, бросил пить и стал солидным фермером. Шлиман заставил его вновь декламировать Гомера. Нидерхеффер беспощадно перевирал стихи, но Шлиман не исправлял его ошибок.

Наконец уступив настоятельным приглашениям, приехала Минна Шлиман встретил ее на пороге дома, расцеловав в обе щеки, познакомил с женой и потащил погулять в сад. Но беседа не клеилась. Минна чувствовала себя неловко и, казалось, со страхом ждала какой-нибудь эксцентричной выходки. А Генрих искоса поглядывал на эту толстую старуху, молчаливо шедшую рядом, и не верил глазам, не верил своей памяти.