Шлюха

Чья-то осторожная рука отодвинула полог, и в комнату вошел маленький щуплый негр. Острые локотки. Подошел к ямайке, что-то застенчиво сказал ей. Та резко встала, громко сказала пухлой: «Ну, бывай, Светка» — и, повелительным движением вскинув сумку на плечо, не замечая негра, направилась к выходу. Негр еле поспешал за ней, не обращавшей на него внимания. Полог за ними немного покачался; бледно-розовая, оставшись одна, обвела глазами комнату, но, по-видимому, не нашла в ней ничего утешительного, включая Сашу.

Видно, надо мной, видно, надо мной
Насмеялся ты, насмеялся ты…

Первый клиент. Вдребезги пьяный румын, настолько пьяный, что неспособный говорить даже по-румынски. Маленький, светленький, с подслеповатыми глазками, почти безносый и с узкими редкими усишками — волосинки можно было пересчитать. Долго стоял у кассирского стола, мыча, шатаясь и раскачиваясь; рылся в карманах и все, что находил там, выкладывал на стол, как в вытрезвителе. Кассир долго допытывался, сколько у него денег, но румын не реагировал, а все выкладывал и выкладывал, руки у него путались и вязли в карманах. Кассир наконец сгреб все, что тот понавыкладывал, сунул ему все это обратно в карман, вышел из-за стола и повел к выходу. Румын, видимо, не понимал, куда его ведут и откуда.

Марьяна. Когда она внезапно появилась из-за малинового полога, он не сразу узнал ее, хотя сразу понял, что это она. Не узнал он, во-первых, потому, что плохо запомнил лицо, а во-вторых, на ее истинное лицо уже успело наслоиться какое-то другое, весьма отличное от настоящего. Что-то задрожало в нем, как только он ее увидел. Сразу стало как-то муторно, мутно, непонятно, тяжело… Он встал, но Марьяна, вроде как не заметив его, прошла мимо и уселась рядом с бледно-розовой, уселась основательно, надолго, видимо, намереваясь как следует, уютно покалякать, совершенно не нуждаясь в ком-либо постороннем. Он стоял, чувствуя, что занимает слишком много места. Он не знал, что с собой делать. Все беспощаднее он осознавал, насколько он неуместен, не нужен, не нужен здесь. Но раз уж встал, надо было идти. Марьяна закурила и поставила сумочку к подлокотнику дивана. «Ритка смылась уже?» — «Только что». — «Попутного ветра в жопу». Саша подошел к ним. Он не знал, что говорить, как начать, но, слава Богу, Марьяна уже подняла на него насторожившиеся глаза, и он понял, что она его, конечно же, узнала. с мазохистским шутовством Саша учтиво поклонился ей, улыбаясь как можно кривее. Говорить от него не потребовалось, она сама сказала: «Поднимайтесь в первую свободную. Я сейчас подойду».

Лестница отскрипела под ним, и он оказался в коридоре. Том самом. Он осторожно заглянул в первую приоткрытую дверь. Никого там не было. Он неуверенно вошел и закрыл дверь за собой. Осторожно сел на топчан. Вздохнул и с силой выдохнул. Вспомнил вдруг, как она в прошлый раз рассердилась, что он до сих пор не разделся, и испугался, что она опять рассердится. Стал спешно раздеваться. Уже снял рубашку, башмак с носком, начал расшнуровывать другой, как тут Марьяна появилась.

— Во какой быстрый! А деньги? — весело удивилась она. Именно весело, без занудности, без злобы.

— Ах да! Какое недоразумение! — захехекал Саша, сетуя на память, уже не ту, что прежде. Достал бумаженцию и две тяжелые монеты.

— Вот это другое дело, — все так же весело сказала Марьяна.

— Ты что, выспалась сегодня? — дерзнул спросить Саша.

— Ага, выспалась, — она радостно улыбнулась, — ну, вы раздевайтесь пока.

И вышла.

Ого. Эт-то интересно. То неприветливая, неприязненная девица, то… Что то? Что ты губищу раскатал! Сядь, успокойся. Жди, что будет.

Она вернулась.

— Ну. Чего вы?

Без всякого недовольства, скорее слегка огорчившись за их общее дело. Нет, все-таки явно она сегодня больше расположена.

Сашино раздевание не сдвинулась с места. Он так и сидел без рубашки и в одном башмаке. И тут он решил: лежать надрачиваемым манекеном он больше не будет.

— Ямщик, не гони лошадей, — с хитринкой произнес он и поднял палец. А потом добавил со вздохом: — Я, знаешь, просто так пообщаться пришел, вообще-то, — и замер в ожидании.

Она вроде поколебалась. Села рядом с ним.

— Тут ходит ко мне один. Дед. Вот ему тоже лишь бы побазарить… — она говорила это с некоторым сомнением, как будто не решив про себя, правильно это или нет.

— Во, во, во! И я как раз такой. Я человек, знаешь, старый, усталый. Песок сыплется, — с каким-то ленивым кряхтением сказал Саша и тут же пожалел о том, что сдуру ляпнул: во-первых, как бы упрек (а кто он такой), во-вторых, вроде как напрашивается на опровержение.

— Да я ничего, я ничего не говорю, — сказала она, как бы осаживая назад.

Он тоже осадил назад.

— Да ладно, Марьяна, нормально. Я не к тому.

И тут же спросил:

— А много таких? Кому просто побазарить?

Опять не очень ловкий вопрос.

— Да есть. Этот вот, — она кивнула куда-то вбок, словно «этот вот» был в соседней комнате, — по два часа сидит.