Шмель в паутине

Таким образом, по прибытии в институт, когда Рауля растолкали и принудили идти своим ходом, ноги отказывались нести его онемевшее тело, и пришлось задействовать санитаров.

В районе Петровска было заметно теплее, чем на самом севере страны, и арестантская одежда не ощущалась как что-то чуждое местному климату. В рассветном воздухе, подернутом сырым туманом, просматривались двух– и трехэтажные корпуса научного городка, смахивавшие на коттеджи нуворишей – вот только архитектурных излишеств вроде башенок, эстакад и панно на них не было. На табличке, висевшей при входе в один из корпусов, Рауль успел разглядеть: «Петровский филиал Ботанического института Фонда исследований Эккарта». Значит, его не надули.

Новое жилище Рауля, к его огорчению, отличалось еще большим аскетизмом, чем камера в Окружной тюрьме. В нем не имелось ни терминала, ни персонального санузла. Кровать же походила на стол в операционной, так много различных шлангов, датчиков и щупов вилось вокруг нее. А одну из стен в комнате занимала галерея экранов, каждый из которых норовил показать какой-нибудь физиологический параметр тела, стоило только прилечь отдохнуть. Когда Рауль пожаловался Максимову на бедность комнаты, тот лишь пообещал, что курс реабилитации пройдет в более комфортных условиях.

Сама лаборатория, как выяснил Рауль в первый же день пребывания в институте, изучала проблемы «эволюционной модификации генетической структуры органических тканей первобытных жителей Эккарта под воздействием химического состава почвы Петровского природного заповедника в результате нетрадиционного вертикального погребения тела». Рауль даже не пытался запомнить такое нагромождение терминов, просто отметил для себя, что его лично каким-то образом собираются подвергать химическому «воздействию». Против незначительной модификации своих клеток он не особенно возражал, тем более избежать ее было невозможно.

Несколько раз в коридоре здания, покидать которое ему запрещалось, Раулю попадались странные типы с отсутствующими взглядами. Казалось, что их лицевые мышцы утратили связь с эмоциональными центрами мозга, а мимика отмерла за ненадобностью. На Рауля они не обращали никакого внимания, хотя санитаров явно слышали и точно выполняли их инструкции. В общем, они напоминали пациентов психиатрической лечебницы. Рауль на второй день высказал тревогу по этому поводу, но доктор заявил:

– Это временное явление, и большая часть пациентов уже вполне здорова. К тому же все они провели в… условиях опыта по несколько месяцев. А вы подписались только на один.

Медикаментозная подготовка тем временем продолжалась, и уже на второй день после прибытия в институт Рауль заметил за собой, что его непрерывно тянет лечь и уснуть – неважно, где. Работала с ним усталая женщина средних лет, отдаленно похожая на Сусанну, и Рауль невольно доверял ей.

– Как вы себя чувствуете, господин Хастич? – ежечасно спрашивала она, хотя знала все параметры функционирования его организма по показаниям аппаратуры.

12 марта доброволец еще сопротивлялся, тупо глядя в телевизор, но на третий день пребывания в лаборатории не смог открыть глаза, когда услышал шум открываемой двери. Рауль не ощущал собственного тела, как будто оно лежало, словно бесчувственный кусок мяса, а сам он висел над ним в воздухе.

– Мадам Южина, пациент готов? – расслышал Рауль далекий, заинтересованный голос Максимова. Какое-то время слышалась приглушенная возня с проводами, ощущались тычки в бок и оттягивание века – мир остался невидим – затем она ответила:

– Все параметры близки к расчетным, доктор. Осталось ввести тизерцин, и можете работать.

– Остальные препараты вводились согласно графику?

– Разумеется, доктор.

– Какие-либо отклонения от стандартной реакции организма?

– Идеальный отклик, сэр. Вы нашли лучшего в Эккарте добровольца.

Последние, еще остававшиеся ниточки, привязывавшие сознание Рауля к действительности, стали одна за другой рваться, позволяя его духу соединиться с тем особым эфирным ветром, что пропитывал атмосферу Петровского заповедника – тем ветром, ощутить который никакой, даже самый чувствительный человек, оставаясь замкнутым в границах своего тела, не мог. Сейчас Рауль особенно ясно «понимал» это. И в то же время его организм, физическое хранилище души, метался на невидимых волнах, истекавших из почвы, не в силах преодолеть разделявшее их пространство. Так, словно жаждущий, наклоняясь к воде, никак не может дотянуться до нее губами – неразрывные путы держат его за шею, стесняя дыхание.

«Спасите!» – хотелось крикнуть ему, но сделать это было нечем – ни языка, ни даже рта у него не было.

Но вдруг внешняя, могучая сила, способная повелевать физическими телами в пространстве, будто услышав немой призыв, стала двигать его по волнам эфира. Они бились о его дух, взбаламучивая слежавшийся в самых глухих уголках сознания песок убеждений и взвихривая тину понятий, ломая каркасы поведенческих схем и подтачивая сваи этики.