«Шоа» во Львове

До начала Второй мировой войны господствовало общее убеждение, что счастье привратно, что в случае большого конфликта воюющие стороны обязательно будут применять химическое оружие. Польская армия, в отличие от гражданского населения, имела необходимые средства защиты от газов. Для гражданского населения в продаже противогазы появились накануне войны в ограниченном количестве и стоили дорого. (В нашем доме такой гражданский противогаз имел только Блязер). Гражданскому населению рекомендовали спасаться от ядовитых газов с помощью марлевых повязок, пропитанных аммиаком. Хранились повязки сумочках из плотного материала. Достаточно было в первые дни войны кому-то в нашем подвале подозрительно покрутить носом и крикнуть страшное слово «газы!», как люди хватались за свои сумочки. Резкий запах аммиака усиливал переполох. Блязеру не без труда удавалось успокаивать волнение слишком эмоциональных и темпераментных жителей дома. Через несколько дней о ядовитых газах забыли, а повязки с аммиаком выбросили в мусорник. Как не удивительно, гражданское население очень скоро привыкло к бомбардировкам, обстрелам и другим опасностям, рождёнными войной, хотя, казалось бы, такое положение является нормальным только для военных. Однажды после обеда, когда на редкость было спокойно и тихо, мы выбрались из бомбоубежища в свои квартиры, чтобы съесть горячего и, главное, помыться. Через недостаток воды в кранах дело с мытьём затянулось. Необходимо было принести воду из колонки на улице, которую мы называли «помпой» (насосом). Такие металлические «помпы» стояли почти на каждой улице, но спустя, в советские времена, они были бездумно ликвидированы. Установленная на улице Клепаровской ещё в австрийские времена колонка к удивлению уцелела и стоит поныне на прежнем месте. Пользуясь задержкой, я выскользнул за порог на улицу, посмотреть на белый свет. На лестничной площадке меня встретил сосед — торговец молочными продуктами по фамилии Мормурек. Этот всегда приветливый, улыбающийся пожилой еврей с большой седой бородой отличался ревностным хасидским набожеством. Каждую пятницу Мормурек выносил во двор (жил он в тесной комнатушке) живую курицу с завязанными лапами. Птицу держал он головой вниз. Затем Мормурек очень быстро раскручивал по широкому кругу птицу, пока, словно спелая вишня, не краснела голова от накопившейся там крови, а затем он резал курицу. Говорили, что таким способом Мормурек придерживается иудейского ритуала, который запрещает употреблять в пищу кровь.

— Загляни на минутку ко мне, покажу тебе что-то интересное, — ласково обратился ко мне молочник.

Заинтригованный, я вошёл. Дверца кухонной плиты в его квартире была открыта настежь, в глубине плиты между дровами белела скомканная бумага, поверх бумаги желтела кучка аккуратно сложенных деревянных чурок, которые в быту называли «смоляками». Рядом, на кухонном столе, виднелась спичечная коробка, на ней — спичка, дальше лежала конфета в разноцветной обертке.

— Чиркни спичкой, подожги смоляки, а потом возьми себе конфетку, — попросил Мормурек.

— Зачем? — не понял я.

— Чтобы нагреть еду, — объяснил он.

Только теперь я заметил на плите горшок с супом.

— Почему вам самому этого не сделать?..

— Мне нельзя, — замялся Мормурек.

Я выполнил, чудную, на мой взгляд, просьбу. Огонь загорелся, а я забрал себе сладкий подарок. Когда рассказал дома, то мне объяснили, что в «шабес» (субботу) евреям, согласно их религиозных канонов, запрещается какая-либо работа, в том числе и приготовление еды. Набожные львовские евреи ревностно придерживались этих предписаний. Каждый раз, в вечернее субботнее время мои еврейские сверстники исчезали со двора, где мы вместе игрались, а в еврейских квартирах закрывались двери. Иногда, заглядывая в окна, я наблюдал, как торжественно зажигался подсвечник, а глава семьи читал «шабесовую» (субботнюю) молитву. В «шабес» даже львовские улицы заметно пустели.

«Не должны христиане, — поучал меня отец, — в иудейские дела вмешиваться и не должны помогать евреям обходить их же собственные религиозные запреты. Это — еврейские проблемы, с которыми они сами должны справляться. Тот, кто им в этом помогает, есть «шабес-гой».

Находясь в еврейской среде, я знал, что слово «гой» («чужак») презрительное, аналогичное слову «нехристь».