Только-только светало. На расстоянии нескольких метров невозможно было ничего различить. По улицам расстилалась густая синяя мгла. Все вытянули шеи, всматриваясь на разветвление Клепаровской и Яновской. Так проходили минуты за минутами. В городе царила мертвая тишина. Даже вездесущие воробьи еще дремали, только бездомные коты, тихо крадучись, быстро перебегали от подъезда к подъезду. Нетерпеливый Валах высказал предположение о неудачно выбранном месте для наблюдения. «Немцы сюдой не пойдут, — твердил он, — наверно они войдут во Львов через Городоцкую или через улицу Сапиги (теперь С. Бандеры)».
Между мужчинами разгорелся спор на любимую тему военной стратегии и тактики. В разгар мужского спора, как-то крадучись, словно ниоткуда, на мостовой проезжей части перекрестка, именно там где надеялись, появился немецкий солдат. С интересом и боязнью мы уставились на него. Непривычного серо-седого, а не обыкновенного зеленого, цвета мундир, альпийские ботинки, на голове — пилотка. Рукава закатаны по локти, на груди чернеет автомат. Солдат настороженно замер и направил в нашу сторону дуло. Чувствовалось, что притаившаяся группка людей тревожила его, в любой момент немецкий разведчик был готов открыть огонь. Ситуация, известно, драматическая. Но тут нашелся Николай Щур. Он доброжелательным тоном крикнул через дорогу немцу утреннее приветствие:
— Gut morgen!
Услышав привычное для него приветствие, солдат отвернул от нас дуло автомата и миролюбиво ответил:
— Morgen!
Затем он поинтересовался, нет ли поблизости большевистского войска, и. услыхав возражение, заметно расслабился. Еще спросил, что это горит. Ему ответили — тюрьма. Он закурил, несколько раз поспешно затянулся, а окурок аккуратно растоптал ботинком. Потом повернулся назад, поднял вверх руку, сжал и расслабил кулак, подавая своим условный сигнал. Затем неспеша пошел в сторону Оперного театра. Через две-три минуты на перекрестке появилось еще два немецких солдата. Снова Щур их поприветствовал, снова немцы спросили о большевистском войске и, успокоенные ответом, подали своим знак рукой, а сами неторопясь пошли вперед. За ними через определенный интервал появилось целое подразделение, которое уже не обращало на нас внимания. Немецкая армия без боя входила во Львов.
Увидев то, что хотели, уставшие от впечатлений, невыспавшиеся и проголодавшиеся люди возвращались в свои жилища. Но мы с Йосале, так-сяк перекусив, не усидели и опять выбежали уже на шумную утреннюю улицу. Немецкие воинские подразделения продолжали двигаться по Яновской улице к центру города и далее на Восток. На тротуаре уже появилось немало гражданских зрителей. Мы увидели организованную группу молодых женщин возле костела св. Анны. Разноцветная, празднично одетая группа молодых женщин стояла под стенами костела с большими букетами цветов. Девушки энергично щебетали на украинском языке и нетерпеливо высматривали какое-то воинство, которое, вероятно, должно было подойти сверху.
— Идут! Идут! — наконец радостно закричали они.
Размеренным военным шагом сверху улицы Яновской подошел новый воинский отряд. Встретив его, женщины бурно захлопали в ладони. Зазвучали перемешанные с овациями бурные возгласы:
— Слава Украине!
На что солдаты дружно отвечали:
— Героям слава!
Не сбрасывая шаг, солдаты приветливо махали свободными от оружия руками. Девушки бросились к стройным воинским шеренгам и стали вручать каждому воину букет. Часть цветов стелили им под ноги. Усыпанный цветами отряд обошел фронтон костела и повернул направо на улицу Городоцкую.
— Идут на Юра, к Шептицкому! — разнеслось среди женщин и они засеменили цокая каблучки вслед за воинством. Так вошел во Львов украинский батальон «Нахтигаль» («Соловей»), вокруг которого после войны подняли огромную идеологическую украинофобскую шумиху. Батальону, в частности, припишут расстрел львовских профессоров и организацию еврейского погрома. Автору монографии «Евреи Львова в годы Второй мировой войны и катастрофы европейского еврейства 1939–1944» Элияху Йонесу оказалось слишком мало этих необоснованных обвинений. Йонес, с характерным для него незнанием украинских реалий, превратил батальон в целую «дивизию Нахтигаль» и лживо утверждает, что в июне во Львов вошел второй украинский батальон «Роланд». На самом деле «Роланд» никогда во Львове не был. В середине июля этот батальон продвигался в направлении Одессы и, дойдя до города Балта, вернулся назад.
Поток войск по Яновской незаметно высох. Последнее воинское подразделение остановилось на отдых прямо перед входом в костел. Солдаты поснимали с плеч тяжелые пулеметы, а из винтовок соорудили пирамиду. Сами же расселись на ящики с боеприпасами и начали вяло грызть галеты или курить.
Жители прилегающих кварталов облепили воинство, пытаясь ближе познать новых оккупантов. Солдаты вели себя дружелюбно, по возможности вступали в разговоры, угощали мужчин сигаретами. Но на пути общения крепко встал языковый барьер. Недаром в славянских языках германцев называют немцами, то есть немыми. А какой разговор с немым?