«Шоа» во Львове

В 1942 году Галиция стала глубоким немецким тылом. Во Львове отменили затемнение — вечерами на улицах светились фонари, витрины и кое-где неоновая реклама. На улице Зеленой немецкая гимназия наполнилась детским шумом. Начала выходить немецкоязычная газета «Lemberger Zeitung». Львов онемечивался — в центре возле Оперного театра установили гранитный куб с бронзовой надписью «Adolf Hitler Ring». Сверху в чугунной чаше горел «вечный» огонь. Затем на этом самом месте большевики установили памятник Ленину и, что интересно, в фундамент памятника положили кресты с украинских и польских военных захоронений. Официально Львов на украинском и польским языках надо было называть Лембергом. Все главные улицы получили немецкие названия.

Немецкий административный аппарат пытался взять под свой контроль жизнь галицийского края. Однако цивилизованных немцев на такую большую территорию не хватало. С одной стороны, гитлеровцы очень тщательно следили за чистотой немецкой расы, но с другой — было необходимо, чтобы немцев было много. Проблема каждой оккупационной власти в Галиции заключалась в отсутствии необходимого количества надежных этнических кадров, особенно в средних и нижних звеньях, в тех, которые ближе к местному населению. Немцы начали искать выход и нашли его в фольксдойчах. Существовал ряд специальных государственных учреждений, которые имели задачу выискивать ассимилированных немцев и выявлять лиц немецкого происхождения. Полноправные граждане Германии назывались «reichsdeutsche», а лица немецкого происхождения, которые проживали за пределами немецкого государства, назывались «volksdeutsche». Для этой последней категории стали постепенно расширять круг лиц. Запись на так называемый «volksliste» вначале происходил на добровольных началах. Вначале фольксдойчами считались родовитые немцы от матери и отца, затем — наследники смешанных семей. Спустя планку опускали все ниже и ниже: фольксдойчами признавали лиц, если хоть один из предков в третьем сословии (дед или баба) имели немецкую кров. Со временем лиц, которые имели по материнской линии немецкого предка или имели немецкую фамилию, начали записывать в фольксдойче почти принудительно.

Мы узнали, что Офманы подались нажимам и уговорам и подали заявление на включение их в список фольксдойчей. Их дед оказался немцем и что-то немецкое было по линии матери. Процедура предоставления статуса фольксдойчества продолжалась определенное время. Завершалась она осмотром квартиры специальной комиссией. В один из дней к нашему дому подъехало аж три легковых автомобиля. Из них вышла группа солидных гражданских немцев. У одного из них на лацкане пиджака был позолоченный значок Национал-социалистической немецкой рабочей партии — «NSDAP» (такое официальное название гитлеровской партии). Среди членов комиссии так же были озабоченные, серьезные немолодые немки. Комиссия тщательно проверила жилье семьи Офманов на предмет порядка и гигиены. Рассказывали, что с особой тщательностью члены комиссии осматривали кухню и шкафы с женским бельем. Считалось: настоящая немецкая семья должна культивировать идеальную чистоту. Заключение комиссии для Офманов было положительным.

Вскоре в жизни наших соседей произошли разительные изменения. Старший сын начал носить тирольскую шляпку с перышком и работать во львовской уголовной полиции. Эта полиция, о чем не любят говорить украинофобы, имела значительно больше прав и влияния, чем украинская вспомогательная, и состояла исключительно из поляков с дополнением польских фольксдойче. Известно, что деловодство во львовской уголовной полиции велось на польском языке. Часовщика сразу же поставили директором мастерской. Он уже не должен был сидеть, как раньше, за стеклом витрины, на глазах у прохожих. Екатерина стала секретаршей в каком-то немецком учреждении. Но главное: как фольксдойче, они были прикреплены к специальному немецкому магазину. Оттуда носили белый хлеб, масло, ветчину, колбасы, голландский сыр, французские вина, рыбные консервы и подобные, недоступные львовянам, продукты. К тому же — в надлежащем количестве. А еще — получать одежду, обувь и тому подобное. И, конечно, имели различные привилегии.

Вскоре им выделили новую квартиру на улице Тарнавского. Я туда ходил один раз, чтобы отдать Касе забытую книжку. Офманы теперь занимали целый этаж в солидном доме австрийской постройки. Квартира имела высокие, просторные комнаты, полные красивой мебели.

— Катрин, как же быть с гордостью польки? — въедливо спросил я девушку.

— Я этого не желала, — ответила Екатерина, — но что поделаешь, так сложилась жизнь. Мы — немцы.