Шок-школа

Она могла бы подумать, что он никогда не проявлял услужливой галантности, организуя передислокацию жюри из одного помещения в другое с ворохом разного барахла.

– Позвольте, я помогу… Давайте мне, я держу… Ох, как вы носите это, все же такое тяжелое… – вкрадчиво рокотал красавец, – о котором никто тут не знал, что он опер, – обвешиваясь дамскими сумками и при этом еще успевая поддерживать под локоток Алену Дельвиг – по бизнес-завучу было видно, что она убежденная феминистка и старомодной мужской галантности не оценит. – Куда нести?

– За мной, – скомандовала бизнес-завуч и первой покинула малый актовый зал.

Через пару минут он уже пустовал – публика шумным весенним ручьем утекла в распахнутые двери.

Еще через пару минут к Натке, дожидающейся в коридоре, вернулся Таганцев.

Она видела – он вышел из кабинета завуча, пятясь задом, кланяясь и, кажется, даже рассыпая воздушные поцелуи.

Таганцев мягко закрыл дверь, повернулся – лицо довольное, улыбка хитрая.

– Ну? – Натка снова нервничала.

– Ну, – кивнул опер.

Он загляделся на широкий подоконник:

– Присядем, подождем? Козявку надо будет снять, когда они там закончат.

«Козявкой» старший лейтенант Таганцев конспиративно именовал миниатюрный жучок прослушки.

Он его ловко установил в кабинете для совещаний жюри под видом оказания прекрасным дамам гуманитарной помощи с транспортировкой их ручной клади.

– А вас там ждут, – кивком указав направление, уведомил меня знакомый бармен, пока я пристраивала на вешалку пальто.

Вешалка была переполнена, заведение в целом – тоже. Центр города, хорошая кухня, приятные цены – как без аншлага с двенадцати до четырнадцати?

Обычно я стараюсь заскочить на обед попозже, чтобы не давиться едой в толпе, но сегодня меня поторопила Натка. Ей срочно нужно было встретиться.

Сестра сидела за маломерным столиком на двоих в укромной нише, которая больше подошла бы для статуи Девы Марии – ресторанчик претендовал на звание итальянского, – благословляющей пасту нашу насущную.

Натка на кроткую светлую Деву не походила, поскольку была конкретно пасмурна и явно предавалась унынию. Она вяло макала в ароматное масло хлебную палочку и кусала ее, хрустя желтой корочкой.

– Привет, ты уже заказала? – спросила я ее, подсаживаясь к микростолику.

– Я б их заказала! – Сестрица хищно оскалилась. – Так ты ж засудишь потом.

– Мне как обычно, – кивнула я пробегающему мимо знакомому официанту и снова посмотрела на Натку. – Ну, что стряслось? Ты что-то натворила? Или не ты?

– Кто-то что-то натворил, да, – сестра толкнула ко мне свой мобильный. – Послушай, я хочу знать, что ты об этом думаешь. В Вотсапе, от Таганцева, звуковой файл.

Я включила запись и приложила аппарат к уху.

– Симонов, Бродский, Мойдодыр, – уверенно произнес незнакомый женский голос. – Точнее, Мойдодыр, Симонов, Бродский – это если оценивать исключительно исполнение. Но вы же понимаете…

– Симонов – точно нет, – возразил другой голос, тоже женский.

– Алена Дельвиг, председательша нашего родкома, – скривилась Натка, которой тоже было что-то слышно – я не убавила громкость, а она стояла на максимуме. – Первой завуч была, Вилена Леонидовна.

– Симонов, мальчик в солдатской форме – это слишком банально, – поддакнул кто-то третий.

– Библиотекарша! – прокомментировала Натка.

– Семьдесят пятая годовщина ВОВ, таких мальчиков на конкурсе каждый второй, мы это уже видим по другим классам. В параллели седьмых в солдатской форме вышли трое! Если мы хотим выиграть город, нужно что-то пооригинальнее.

– Ну и «Жди меня» в таком унылом исполнении звучит как монолог ребенка, забытого на продленке, – съязвила Алена Дельвиг.

Послышался дружный смех.

– Это жюри нашего конкурса чтецов, – пояснила сестра. – Совещаются… Веселые, блин, и находчивые…

– Тогда – Чуковский или Бродский, – сказала завуч. – И, чтобы упростить нам выбор, напомню, что Бродского читает Альбина Треф, а Чуковского – кто?

– Арсений Кузнецов, – подсказала председатель родительского комитета первого «А».

– Итак, та самая Альбина Треф или какой-то Арсений Кузнецов, – с нажимом повторила завуч.

«Какой-то»? Я почувствовала, что выражение моего лица становится таким же хищным и недобрым, как у Натки.

– Но девочка очень бледно выглядела, – вступил в разговор кто-то еще.

– Не знаю, кто это, но дай ей бог здоровья, доброй женщине, – произнесла Натка в ответ на мой вопросительный взгляд.

– Ой, просто грим неудачный, – сказала завуч. – Зато какие декорации… Ни у кого ведь больше не было декораций, вы заметили? Это сразу показывает уровень.

– Побойтесь бога, какой уровень? – удивилась неизвестная добрая женщина. – Самодеятельность на уровне ДК инвалидов.

– Ну, так и текст про слепоту, – хихикнула острячка Дельвиг.

– А мальчик просто прелестен, такая непосредственность и притом выразительность! Браво, браво! – Сенькина защитница хлопнула в ладоши. – Хоть сейчас на профессиональную сцену…

– Какое браво? Какая выразительность? Скилзы ребенка сейчас вообще неважны, – заспорила строгая бизнес-завуч. – Вы, видимо, что-то не уловили. Мальчик из аутсайдеров, я вообще не понимаю, как он к нам попал.