Шоколадная медаль

Изредка приходил сон, и снова на каком-нибудь ухабе он просыпался в грязь и зловоние. От еды на одной из коротких стоянок он отказался - боялся, что вырвет. Единственное, о чем он мог думать, так это о том, сколько ему еще осталось ехать. Если удачно подъедут к Салангу, то через сутки, военные же колонны это расстояние со всеми предосторожностями проходили не быстрее, чем за двое-трое суток. Лишь бы не обстрел..., да собаки, которые вместе с саперами перед Салангом обнюхивают каждую машину на наличие взрывчатки. Интересно, чем я сейчас пахну? Наверняка, не взрывчаткой...

ГЛАВА 32.

... В комнате полумрак, окна задернуты плотными красными шторами. В комнате сидят два человека. Один - в халате, запахивающем тучное тело, кресло под ним поскрипывает. Другой - загорелый и худощавый, он одет в добела выгоревшую военную форму, на его погонах по три маленьких звездочки. Они молчат, тема разговора уже исчерпана, они лишь довольно поглядывают друг на друга.

- Завидую тебе, мне Ташкент очень нравится, давно как не был там, говорит толстяк со вздохом сожаления.

Его собеседник ухмыляется, разводит руками, мол, ничего не поделаешь. Потом он вдруг спохватывается:

- Вот только...- и замолкает.

- Говори, говори, - хмурится толстяк.

- Девушка, конечно, хорошая...Вот только я боюсь, она недостаточно несчастна, чтобы во-первых - вызвать жалость, а во-вторых - согласиться на поездку.

- Куда она денется, согласится, - машет рукой толстяк, но потом добавляет, - А ведь что-то в этом есть. Здорово ты это сказал: недостаточно несчастна... Хотя, что у нее осталось - выживший из ума дед, который вот-вот помрет.

- Вот именно, как такого бросишь, - вздыхает собеседник толстяка и улыбается.

Беседа снова гаснет. Расслабившись в удобных креслах, они молчат в полумраке, то ли о чем-то размышляя, то ли в ожидании чего-то...

ГЛАВА 33.

- Нет, мужики, не уговаривайте, сначала в отгуляю отпуск, а потом располагайте мною на все сто, - упорствовал разомлевший после горячего душа Олегов. Чистая простыня с жирным штампом '' Министерство обороны'', в которую он был завернут, дарила ощущение блаженства.

Покой и чистота - это сейчас, а до этого - вынимающий слезы холод на перевале, да вонь и пыль в долине. И самый трудный участок пути: от Хар-Ханы, ''ослиного дома'', через пустыри до аэродрома, рискуя нарваться на пулю своего часового.

Солнце еще не взошло, когда Олегов уже осторожно стучался в одну из дверей офицерского модуля. Орлов сразу повел его в душ, а вонючую грязную форму затолкал в стиральную машину, обильно посыпав порошком СФ-27, применяющимся в армии для дегазации-дезактивации, самым сильным стиральным порошком в мире.

- Но ты же сам говоришь, что там сильно интересуются товаром, - стоял на своем Орлов, пытаясь уговорить Олегова еще на одну поездку.

- Мало ли что может случиться, - усмехнулся Олегов. - Обидно было бы влететь, не отгуляв отпуск. И не уговаривайте, ни за какие деньги...

- Ну хорошо. Но ведь ты мог бы кое-что перебросить, уезжая в отпуск?

- Ну ты и упорный! Я же сказал тебе, хочу спокойно уехать, спокойно отгулять, расслабиться... А потом - снова за работу.

К девяти Орлов ушел на развод, пообещав потом устроить беседу Олегову с ''более авторитетными для него людьми''. Встречаться ни с кем не хотелось, поездка в вонючем грязном ящике лишь укрепила в нем желание прервать вынужденную цепь поступков, уводящую в какой-то совершенно иной мир. У него было ощущение, что в одном физическом пространстве сосуществуют два механизма, колеса которых крутятся в разные стороны, не мешая друг другу, но захватывая его зубьями, увлекая одновременно в чуждые друг другу орбиты.

В конце концов, пора определиться, думал Олегов, решительно шагая в еще влажной форме в сторону КПП, где он рассчитывал найти попутную машину до своего полка. В руке он сжимал командировочное предписание, подготовленное Орловым и оправдывавшее его отсутствие в полку, он не положил его в карман, чтобы не намокло.

... Неделя прошла в предотпускных хлопотах, из которых самым трудным оказалось найти коричневые парадно-выходные ботинки. В полевой форме через границу почему-то не пускали, а удовлетворявшей его гражданской одежды Олегов не купил. Не купил потому, что в военторге ничего подходящего не было, а в город он твердо решил не ездить.

Рапорт был уже подписан и паспорт заказан. Но чем ближе был день отъезда, тем сильнее крепло у Олегова чувство, что что-то должно случиться. Все было как обычно: недолгий развод, нудные занятия, опостылевшая еда в столовой, вечером - чай и нарды. Компания, правда, уменьшилась. Пока Олегов был в отъезде, лейтенант Люшин в очередном подпитии ночью вздумал сходить на ''виллу'', откуда с помощью знакомых связистов узла связи '' Булава'' порой названивал в Москву отцу и подругам. На одном из перекрестков он был задержан афганским патрулем, как те доложили - '' на полпути к американскому посольству''. В двадцать четыре часа с пометкой в личном деле ''без права на льготы'' его отправили в Союз...