Шоколадная медаль

— Когда-то ключи от тех ворот были у командира шестой роты, — мечтательно произнес Люшин, — Там во дворе ресторана павильончик в любое время дня и ночи… А сейчас и ключ забрали, и афганского часового поставили. Эх, сейчас бы машину…

— Машина есть, стоит под парами, — сделал подарок компании Олегов, и уже через несколько минут гурьбой они шли к выходу из дворца.

Потом была шашлычная на шестой улице, шашлычник брал большую теплую лепешку, клал на нее десяток тонких палочек с крохотными кусочками ароматного мяса, сжимал их согнутой пополам лепешкой и резко выдергивал палочки…

— Классная закусь!

Жир тек по пальцам. Доедали в машине, хотелось куда-нибудь еще поехать. Олегов потом вспоминал, что в фотоателье напротив сиротливо-пустынного английского культурного центра они требовали у хозяина стакан, потом и вовсе какая-то ерунда в каком-то приличном кабаке, набитом гражданскими, вышла. Люшин вцепился кому-то в свитер, звон стекла у стойки бара и, наконец, патруль…

ГЛАВА 23

Сознание возвращалось к Олегову порциями, сначала через восприятие твердой и шершавой поверхности, на которой он лежал, затем он воспринял, что вокруг не свет и не тьма, а какая-то грязная серость. Он глубоко вздохнул и по шибанувшему в нос запаху понял, где находится. Только кабульской гарнизонной гауптвахте был присущ этот специфический букет, слагаемыми которого были запахи грязных тел, мочи, хлорки и пыли. Это было омерзительно и он попытался снова отключиться от действительности, задремать. Задремать не удалось. Сначала в голову влез глупый стишок, который он услышал в прошлом отпуске от друга детства, работавшего учителем труда в школе: «Если выпил хорошо-значит утром плохо, если утром хорошо-значит выпил плохо» . Когда удалось отделаться от навязчивого стишка, в тишине камеры загремел отпираемый замок, распахнулась стальная дверь и кто-то устало произнес:

— Камера, строиться.

Неужели я один в камере, подумал Олегов и только сейчас заметил в противоположном углу на деревянном топчане Люшина. Тот лежал неподвижно, уткнувшись лицом в стену.

— Ну-ка, приподними кореша, — скомандовал худощавый капитан, которому на вид было не меньше тридцати пяти лет. Типичный начгуб, подумал Олегов. Сутки назад, определяя на гауптвахту Ассадулина, он начгуба не видел, вопрос решил через писаря- сержанта, флегматичного и немногословного парня.

— Люлек, рассвет уже полощется, — заботливо потряс его за плечо Олегов.

Тот не шелохнулся. Капитан подошел к Люшину, нагнулся, ухватился покрепче за край топчана и в один миг перевернул его. То, как ловко это у него получилось, явно говорило, что за простым с виду движением стоит большая практика.

— Фамилия?

— Олегов.

— Фамилия?

— Люшин, — хмуро ответил тот, глядя исподлобья.

— Скажи спасибо, что свитер ты вчера порвал советскому консулу, а не иностранному, — с усмешкой сказал капитан.

— Кому сказать спасибо, тебе? — невинно хлопая длинными ресницами спросил Люшин.

— Придержи язык. Бутылку «Фанты» ты в бар бросил?

Люшин ничего не ответил.

— Чего молчишь? — лицо у капитана налилось кровью, это было заметно даже при тусклом свете, едва пробивавшемся сквозь маленькое окошко под потолком, наглухо заделанное стеклоблоками.

— Так вы же сказали ему придержать язык, — рассудительно произнес Олегов. Язык у него шевелился с трудом, во рту с перепоя было гадко, — Я все видел, бутылку бросил пьяный консул, он, кстати, в свитере был, а Люлек, то есть Люшин, попытался его задержать…

— Заткнись! После завтрака — оба на строевую!

Капитан повернулся кругом и пошел к выходу, где в коридоре с любопытствующим видом торчал часовой. Люшин встрепенулся и закричал вслед:

— Не положено! Нам топать не положено, мы же не слоны!

— А вы не топать будете, а проводить занятие по строевой. Шесть часов на плацу, — усмехнувшись, сказал капитан и захлопнул дверь. Снова заскрежетал замок.

— Откуда такой козел взялся? — зевнув, спросил Олегов.

— Из Баграма, — вздохнул Люшин и сел на топчан, — Новый комендант Кабула его сюда перетащил.

— Так где же нас замели? — Олегов сел на низенький топчанчик и стал массировать лоб и затылок, именно это советовал Штирлиц Мюллеру от головной боли.

— Кажется, в «Ариане» . Консул какой-то, — пожал плечами Люшин, пытаясь выудить из памяти подробности происшествия.

Еще час они тщетно пытались задремать на жестких топчанах, пока их не отперли и перевели в офицерское отделение гауптвахты, где вместо топчанов были обычные солдатские койки, правда без простыней. Завтракать они отказались, на овсянку с кусками сала смотреть не хотелось, остывший чай сильно отдавал хлоркой. Олегов отхлебывал его мелкими глотками и думал о том, что солдаты хлоркой на форме обычно пишут свои фамилии, на защитной ткани остаются белые несмываемые буквы. Чай с хлоркой, наверное, тоже оставляет на стенках желудка и кишках такие же белые следы.

После завтрака пришел разводящий и сказал:

— Товарищи офицеры, вас на построение зовут.