Шоколадная медаль

— Ну-ну, не кисни, в Союз ведь летишь, — озабоченно сказал ему майор-медик, назначенный сопровождать больных до Ташкента.

Последняя проверка документов на пересыльном пункте, пограничники брезгливо за кончики держат документы больных. Побелевшего Тарасова под руки заносят в АН-24, который только разгрузился от кочанов капусты и хранит ее свежий запах, рампа захлопывается и… прощай, Кабул!

ГЛАВА 27

И опять Олегов не мог избавиться от ощущения, что он превратился в колесико какой-то машины, невидимой, но реально существующей. Чьи-то интересы, как зубья шестерни, крутят его, а он в свою очередь влияет еще на кого-то. Один оборот — и исчез американец, другой — исчез начальник особого отдела. И вот еще один оборот — перед ним сидела с растерянным и напуганным видом Гаури.

Убогость обстановки комнаты вызывала досаду у Олегова. Ему почему-то казалось, что если бы в этой комнатке были бы хотя бы стол, два стула и занавески на окнах, он бы нашел, что сказать девушке. Неловкости прибавило и поспешное исчезновение с виноватым видом деда Платона.

— Я сейчас, чайничек соображу…

Олегов еще раз скользнул взглядом по стенам, убожество которых лишь местами было прикрыто яркими пятнами вырезок из журналов.

— Что-то Платоныч долго не идет, — озабоченно произнес он, внимательно глядя на девушку, Гаури, сидевшая поджав ноги на коврике в соседнем углу, чуть шевельнула плечами. Олегов понял это, как нежелание отвечать и нежелание обидеть гостя молчанием. Он почувствовал себя еще более неловко за затянувшуюся паузу, как вдруг Гаури, не поднимая глаз, спросила:

— Зачем ты меня купил?

— Я тебя не покупал, я заплатил долг твоего деда, — торопливо, как бы оправдываясь, ответил Олегов. — Что, было бы лучше, чтобы тебя в публичный дом продал Маскуд?

— Зачем ты потратил так много денег? Я тебе нужна? — Гаури первый раз подняла на него глаза, видимо, на этот раз ей было интересно, что думает этот непонятно откуда взявшийся, как сказал дед, «шурави- поручик» . Ей была непонятна его нерешительность, она знала, сколько был должен дед и знала, что человек, так легко разбрасывающийся сотнями тысяч, должен чувствовать себя более уверенно, чем этот парень в выгоревшей на солнце форме и неловко сидящий на циновке. Черные форменные ботинки с высокими голенищами явно мешали ему подогнуть ноги под себя.

Олегов смутился, любой из ответов — «нужна» или «не нужна» — показался ему чрезмерно определенным, он не готов был ответить на этот вопрос даже себе. В конце концов, перед ним сидела подданная другой страны, хотя и довольно милая и с половиной русской крови.

— А что, разве это нормально, что человека можно продать? Двадцатый век, а тут, в Кабуле — все еще четырнадцатый, все еще калым платите…

— Махр.

— Чего?

— Махр. У нас калым махром называется, — Гаури улыбнулась.

— Пусть как угодно называется, все равно это несправедливо.

— Махр нужно платить, — убежденно сказала девушка.

— Почему? Коран велит?

— Если муж бросает жену, махр остается жене.

Олегов удивился:

— Так это что же, вроде алиментов? Вот уж не знал…

Беседа снова угасла, но теперь Олегов чувствовал себя более уверенно. В очередной раз скользнув взглядом по серым стенам, он спросил:

— Слушай, а кем ты себя сама считаешь? Русской или афганкой? Ты, к тому же, родилась в Пакистане?

— Я выросла с пуштунскими девочками, играла с ними, но совей они меня не считали. А Россия — это только дед и язык, которому он меня научил. Если дед умрет, я стану вообще ничья… Не надо было меня выкупать, женщине плохо никому не принадлежать…

Гаури захотелось плакать, она вдруг поняла, какой бедой грозит ей нелепая доброта этого парня. От жалости к себе уже готовы были проступить слезы, как вдруг он спросил:

— Хочешь принадлежать Маскуду?

Она вспомнила щетину черных волос на груди и спине Маскуда, как он требовал их гладить, и она гладила и мечтала о том, что хорошо бы поднести к этой шерсти зажигалку, чтобы огонек, весело потрескивая, разбежался по всей груди…

… Если чего-то очень хочешь, желание обязательно сбывается. Пройдет немного времени, и пронесутся над Кабулом слухи о том, что русские снимают с должности Бабрака Кармаля. Смена лидера — это смена команды. Маскуд окажется в толпе коммунистов, то есть членов НДПА, которые ворвутся во дворец, громко скандируя: «Да здравствует Бабрак! Шурави — домой! «Умрет Маскуд через три дня после этих событий, после того, как его живота коснется язычок пламени, вырывавшегося из паяльной лампы, и огоньки, весело потрескивая, разбегутся в разные стороны. Умрет он не от этого, от этого не умирают, просто раздуется и лопнет в самом тонком месте крохотный сосудик в головном мозге…

— Нет! — голос девушки дрогнул.

Если бы в этот момент Олегов спросил: «А кому? «, Гаури бы ответила: «Тебе…»

Однако он не спросил, а она не ответила. Вместо этого за дверью послышалось кряхтение, дверь распахнулась, и на пороге появился дед Платон с чайником и балалайкой.

— Ну-ка, Горяша, давай гостя чаем поить. Без чая у нас в Азиях никакой беседы быть не может, — улыбаясь, прошепелявил дед и подмигнул Олегову.