Шоколадная война

— Это их идея. Ему велели отказываться продавать конфеты в течение десяти дней — десяти учебных дней, — а потом согласиться. Ох эти Стражи, чего только не выдумают, правда? — Его мутило, как в шторм, голова раскалывалась.

— Мальчишки есть мальчишки, — произнес брат Леон, покачивая головой, почти шепотом — непонятно, с удивлением или с облегчением. — Конечно, это было очевидно — я ведь знаю, как наши ребята любят Тринити. Бедный Рено. Помнишь, Карони, я сказал, что у него, наверное, много проблем? Это ужасно — заставить парня так себя вести против его воли. Но теперь-то все в порядке, правда? Десять дней — они кончаются… ну да, завтра. — Сейчас он уже улыбался веселой улыбкой и говорил так, будто слова сами по себе ничего не значат, но важно говорить что угодно, как будто слова — это что-то вроде предохранительных клапанов. И тут Карони сообразил, что раньше брат Леон называл его по имени, но в этот раз он уже не сказал «Дэвид»…

— Что ж, полагаю, это все, — произнес брат Леон, поднимаясь. — Я и так задержал тебя слишком надолго, Карони.

— Брат Леон, — сказал Карони. Он не мог уйти, так и не выяснив самого главного. — Вы собирались еще обсудить мою оценку…

— Ах, да-да. Верно, мой мальчик. Твою злосчастную единицу.

Карони почувствовал, как на него надвигается рок. Но все равно рискнул продолжить:

— Вы говорили, что учителя делают ошибки, что они устают…

Брат Леон уже стоял.

— Вот что я тебе скажу, Карони. В конце полугодия, когда будем подводить итоги, я еще раз просмотрю эту контрольную. Возможно, тогда я буду посвежее. Возможно, я увижу там что-нибудь такое, чего не заметил сразу…

Теперь настал черед Карони вздохнуть с облегчением, хотя в голове у него по-прежнему стучало, а живот так и не пришел в норму. Хуже того — он поддался на шантаж брата Леона. Если учителя занимаются такими вещами, то в каком же мире мы живем?

— С другой стороны, Карони, единица может и остаться, — добавил брат Леон. — Это зависит…

— Я понимаю, брат Леон, — сказал Карони.

И он действительно понял — что жизнь гнусна, что на свете по-настоящему нет героев и что нельзя доверять никому, даже себе.

Ему пришлось выйти как можно быстрее, чтобы его не вырвало прямо на стол брата Леона.

Глава семнадцатая

— Адамо!

Стручку не терпелось дождаться конца переклички. Вернее, того момента, когда будет названо имя Джерри Рено. Как и все остальные, Стручок наконец узнал, что Джерри выполнял задание Стражей — вот почему он день за днем отказывался продавать шоколадные конфеты, вот почему не хотел обсуждать это с другом. Теперь Джерри мог вновь стать самим собой, отменить свою противоестественную забастовку. В последнее время у него даже с футболом не ладилось. «Какая муха тебя укусила, Рено? — спросил вчера тренер с отвращением. — Ты будешь играть как положено или нет?» И Джерри ответил: «Я играю как положено». Все ребята поняли двойной смысл, заключенный в этих словах, потому что теперь причина его поведения ни для кого не составляла тайны. У них со Стручком был только один короткий разговор на эту тему — даже не разговор, а так, обрывок разговора. Вчера после тренировки Стручок шепнул Джерри: «Когда кончается твое задание?» И Джерри сказал: «Завтра я начну продавать конфеты».

— Гувер!

— Одна.

— Слабовато, Гувер, — сказал Леон, но в его голосе не слышалось ни гнева, ни даже разочарования. Сегодня брат Леон был бодр и весел, и его настроение передалось классу. Так всегда проходили уроки Леона: он задавал тон и температуру. Когда брат Леон был доволен, все были довольны; когда он чувствовал себя паршиво, все чувствовали себя паршиво.

— Джонсон!

— Пять.

— Неплохо, неплохо.

Киллели… Леблан… Маллоран… Перекличка катилась дальше, присутствующие называли свои результаты, а учитель отмечал их у себя в списке. Фамилии и ответы звучали почти как песня, мелодия для целого класса, речитатив для многих голосов. Потом брат Леон выкликнул: «Пармантье!» И в комнате возникло напряжение. Что бы Пармантье ни ответил, это было неважно, его результат никого не интересовал. Потому что следующим шло имя Рено.

— Три, — отозвался Пармантье.

— Хорошо, — ответил брат Леон, делая пометку напротив его имени. Затем поднял глаза, и в классе раздалось:

— Рено!

Пауза. Опять эта проклятая пауза.

— Нет!

Стручок почувствовал себя как оператор телекамеры на съемках документального фильма. Он развернулся в сторону Джерри и увидел лицо своего друга — белое, рот полуоткрыт, руки висят по бокам. Потом направил свою камеру на брата Леона и увидел на лице учителя шок, увидел его рот, округлившийся в изумлении. Можно было подумать, что Джерри с учителем отражаются друг в друге, как в зеркале.

Наконец брат Леон опустил взгляд.

— Рено, — снова повторил он, точно хлыстом стегнул.

— Нет. Я не буду продавать конфеты.

Города пали. Земля разверзлась. Небо лопнуло. Звезды померкли. И страшная тишина.

Глава восемнадцатая

Зачем ты это сделал?

Не знаю.

Ты с ума сошел?

Может быть.

На такое способен только псих.

Да знаю я, знаю.