Шоколадная война

Как это из тебя выскочило: «Нет!» Но почему?

Не знаю.

Это походило на допрос с пристрастием, где он был одновременно следователем и подозреваемым, суровым блюстителем закона и измученным узником в безжалостном, ослепительном свете лампы. Все это только у него в голове, разумеется, когда он ворочался ночью без сна в душных объятиях простыни, обмотавшейся вокруг него, точно саван.

Он сбросил с себя простыню в приступе клаустрофобии, вдруг испугавшись, что его похоронили заживо. С чувством обреченности снова повернулся на бок в измятой постели. Его подушка свалилась на пол с глухим стуком, словно упало чье-то маленькое тело. Он вспомнил свою мертвую мать в гробу. Когда наступила смерть?

Он читал в журнале статью о пересадке сердца — даже врачи не пришли к единому мнению о том, в какой именно момент человек умирает. Прекрати, сказал он себе, сейчас никого заживо не хоронят, сейчас не старые времена, когда еще не изобрели ни бальзамирующего состава, ни всяких других штук. Теперь из тебя удаляют всю кровь и накачивают вместо нее разные химикаты. Для верности. Но предположим, только предположим, что какая-то крошечная искорка у тебя в мозгу все же остается живой и понимает, что происходит. А вдруг так было с матерью? И будет с ним самим, когда наступит его час?

Он взвился в ужасе, отшвырнув простыню. Потом сел в кровати, весь мокрый от пота. Его била дрожь. Он спустил ноги вниз, и холодный поцелуй линолеума вернул ощущение реальности. Ему перестало казаться, что его душат. В темноте он шагнул к окну и слегка отодвинул занавеску. Снаружи поднялся ветер — он ворошил октябрьские листья, которые трепыхались на земле, как обреченные, искалеченные птицы.

Зачем ты это сделал?

Не знаю.

Как испорченная пластинка.

Может, это из-за того, что брат Леон творит с людьми, как тогда с Бейли, — издевается над ними, выставляет дураками перед всем классом?

Нет, не только.

Тогда почему?

Он отпустил занавеску и, щурясь в полутьме, обвел комнату взглядом. Потом прошлепал обратно к кровати, содрогаясь от зябкости, какая бывает только глухой ночью. Прислушался к ночным звукам. В соседней комнате похрапывал отец. По улице промчался автомобиль. Ах, как он хотел бы сейчас тоже очутиться в автомобиле, нестись куда-нибудь, все равно куда! Я не буду продавать конфеты. Рехнуться можно!