Шоколадные деньги

Она настаивает на том, чтобы я поехала с ней, хотя, насколько я успела понять, большинство людей не возят детей на похороны, если только дети не в родстве с усопшим. Меня она одевает в светло-розовое льняное платье с розовыми рюшами по вырезу – точно я какой-то аксессуар, может, бантик в ее светлые волосы.

Я не хочу ехать. После поездки в Чайный дом Мэгс знает меня в лицо. Если я появлюсь в церкви, это ее расстроит. Иногда мне кажется, что это я виновата в смерти Мака. Если бы я не упала на «Похмельной жрачке в круизе», если бы не залила кровью ему одежду, он, возможно, вернулся бы в пентхаус. Он занялся бы сексом с Бэбс на ее шелковых простынях, не пил бы в баре, не сел бы потом за руль. Я уверена, что инцидент на вечеринке положил конец их отношениям. Он просто не смог такого вынести. И слишком сложно было объяснять Мэгс, откуда кровь на рубашке.

Фрэнклин везет нас в Грасс-вудс на «катафалке». Когда мы подъезжаем к церкви Святой Троицы, оказывается, что мы опоздали. На улице никого нет, и большие белые двери закрыты, но Бэбс сует мне в руки букет белых роз.

– Они для Мака, Беттина. Ненавижу дурацкие венки на пластмассовых ножках. Из-за них гроб выглядит так, словно он в кругу победителей на Кентуккском дерби. Я хочу, чтобы ты положила букет на гроб. Розы – это сдержанно, но со вкусом.

Какой ужас… Не понимаю, как я сумею положить их туда так, чтобы все, особенно Мэгс, меня не увидели.

Волосы у меня стянуты на затылке в маленький тугой пучок. Вид у меня такой, будто я собиралась не на похороны, а на занятия балетом. Преспокойно поднимаясь по ступенькам, Бэбс держит меня за руку, словно мы тут взаправду только для того, чтобы отдать дань уважения.

Мы входим. Поют гимн «Господь мой, опора наша…» Бэбс толкает меня в спину, чтобы я шла по проходу, теперь я сама по себе, одна-одинешенька. Она решительно остается у задних рядов.

Я иду по проходу. Люди перестают петь. Едят меня глазами. Я сосредотачиваюсь на гробе. Нервничаю из-за букета. На самом гробе ничего больше нет. Он просто блестящий и черный – как рояль. Я почти дошла, когда чья-то рука хватает меня за запястье. Не дает идти дальше. Рука – красивого подтянутого мужчины, очень похожего на Мака. Впрочем, большинство мужчин в церкви на него похожи.

Он отводит меня в сторону. Я вижу, как у передней первой скамьи стоит Мэгс. Левой рукой она обнимает мальчика одних со мной лет в синем блейзере. Хейлер. Волосы у него темные, как у нее. Он стоит, склонив голову, он смотрит в пол. Он очень худой, как Мэгс. Я вижу его туфли. Мокасины с петельками. Интересно, монетки там? В руках у него мяч для гольфа. Наверное, из тех, с которыми Мак сыграл пару партий. Мэгс поворачивается посмотреть на меня, но я не смею встретиться с ней взглядом. Я молюсь, чтобы она поняла, что происходит: что меня послала с очередной миссией моя мама.

Мужчина – брат Мака? его кузен? – мягко тянет меня к концу передней скамьи. Точно собирается не отругать меня, а отвести на положенное место. На мгновение у меня даже возникает мысль, что сейчас укажет мне свободную скамью. Усадит меня. Но нет, мы идем дальше, идем к выходу. Букет все еще у меня в руках. Стебли роз обмотаны розовой ленточкой поверх зеленой бумаги. Их шипы безопасны под шелковистой оберткой. Розы того же сорта, какие я видела в саду Мэгс в наш визит в Чайный дом. Они выглядят так, будто я их украла.

Мы добираемся до паперти. Я думаю про Хейлера, который остался внутри. Он, наверное, один-единственный в церкви, кто не поднял глаз на меня посмотреть. Я вспоминаю клетчатую кепку, которую видела в вестибюле Чайного дома. Она еще там? Или, когда твой папа умирает, тебе покупают новую одежду, а старую выбрасывают?

Я одна-одинешенька иду к лимузину-«катафалку». Бэбс сидит внутри. Скорее всего, она вернулась в машину, как только я начала свой путь по проходу. Она о себе заявила. Незачем закатывать сцену.

Мотор работает вхолостую, она сидит сзади и лениво курит. Она изучает программку службы, точно театральную афишку. Щупает бумагу.

– Кремовая так двусмысленна, – объясняет она мне. – Сразу наводит на мысли о свадьбе. Я бы выбрала снежно-белую. К тому же не так женственно. А шрифт? Чуточку неформальный. О чем она только, черт побери, думала?

Она смотрит на программку на просвет и нечаянно роняет пепел себе на черное платье, смахивает его программкой.

Мотор работает вхолостую, поскольку Фрэнклин знает, что лучше не трогаться без инструкций. С Бэбс станется приказать ехать в аэропорт О’Хара или в Ньюпорт. Наконец она смотрит на меня. Видит букет. Недовольна. Крайне.

– Беттина, – говорит она, – тебе полагалось положить чертов букет на гроб. Даже отдать его Мэгс было бы милым жестом. Ты ведь действительно нравилась Маку, знаешь ли. Это был твой шанс сказать спасибо. В моей жизни будет уйма мужчин. И немного найдется таких, кому не наплевать на мою дочь.

Она отворачивается к окну. Она что, заставит меня снова пойти туда и еще раз попробовать? Одно я знаю наверняка, домой с нами букет роз не поедет.

– Может, просто оставить его на ступеньках? – предлагаю я.