Шоколадные деньги

На нем снова джинсы, мокасины и белая футболка. Поверить не могу, какой он красивый, даже красивее Мака. Возможно, потому что мы одного возраста и он для меня доступен.

– Беттина, – медленно произносит он, когда я переступаю порог. – Я хотел поблагодарить тебя, что передала мне слова Мередит. Ты, наверное, знаешь, что мы расстались.

– Знаю, – говорю я. – Вот только она всем сказала, что это ее идея. Что ты чересчур к ней липнешь.

Кейпа это задевает, он опять – в который уже раз? – не готов к жестокости Мередит. Я знаю, что поступаю дурно, пересказывая ее слова Кейпу, но это как будто подпитывает его обиду на Мередит. Он мешкает, потом берет себя в руки.

– Мы оба знаем, что это ложь. – Он поддергивает джинсы и, поддев носком одного другой, сбрасывает мокасины и чуть сильнее, чем следовало бы, бросает к сторону шкафа. А я невольно думаю про то, что в петельках там пенни. И о том, какие они ценные. Я слишком занята мыслями о них, чтобы ответить.

– И вообще это не важно, – продолжает он.

– Зачем тебе понадобилось, чтобы я пришла в твою комнату среди ночи? Почему бы просто не сказать мне днем?

– Я знаю, как устроена Мередит. Даже если бы она не увидела, как я с тобой разговариваю, ей настучала бы какая-нибудь ее подружка. И тогда твоя жизнь в Брайте превратилась бы в ад.

– Да? Спасибо, но я могу за себя постоять. – Я разочарована, что вся суть этой встречи снова разговоры про Мередит.

– На самом деле, – говорит Кейп, – я хотел бы отплатить тебе за тот раз.

– Как? – Он что, хочет поласкать «мою я»?

– Я подумал… Я мог бы попробовать…

Попробовать что? Теперь мне стало любопытно, но мне не хочется на него давить. Не дай бог, он придумал какое-то кви-про-кво.

– Не бери в голову.

Я сажусь на его кровать и замечаю на тумбочке часы на черном ремешке крокодиловой кожи. Концы ремешка загибаются вверх, точно обхватывают невидимое запястье.

– Кейп? Можно мне померить твои часы?

– Зачем? – растерянно спрашивает он.

Я беру их, взвешиваю на ладони, переворачиваю посмотреть, что на обратной стороне.

– Они принадлежали твоему отцу, да?

– Откуда ты знаешь?

Я надеваю часы, пусть даже он не дал мне разрешения.

– Он показывал мне их, когда мне было одиннадцать.

– Правда? Где?

«Среди ночи. В спальне моей мамы» – не слишком приемлемый ответ, поэтому я просто говорю:

– На коктейльной вечеринке в маминой квартире. Я хотела оставить их себе, но он не позволил.

– А почему ты хотела оставить их себе?

И опять же я не могу сказать правды:

– Я думала, они крутые. Он даже дал мне их померить.

– А как же твой папа? Разве у него не было часов, которые ты могла бы носить?

– У меня нет папы.

– Что?

– Моя мама забеременела и никому не сказала, кто отец.

– Почему?

– Откуда мне знать.

Я вижу, как он на меня смотрит – решительно ничего не понимая. Но он не собирается допытываться. Как и говорил Джейк, он из англосаксонских святош-хлюпиков. Он избегает неловких тем.

Он наклоняется ко мне. Я думаю, он собирается меня поцеловать, но он просто вглядывается мне в лицо.

– Что случилось с твоим лбом?

– Ты о чем? – Я быстро касаюсь лба, – меня вдруг охватывает паника, вдруг там прыщ или какая-то короста. Но нет, ничего.

– Твой шрам. Выглядит серьезно.

Всякий раз слыша слово «шрам», я думаю про щиколотку. Но тут до меня доходит, что он говорит про шрам, оставшийся после «Похмельной жрачки в круизе». С той ночи, когда мне наложили пятнадцать швов и я спрятала розового слоненка в карман Мака, никто ни разу об этом не упоминал, даже Джейк. Бэбс даже не заставила меня накладывать макияж для съемки Рождественской Открытки, чтобы его скрыть.

– Э-э-э…

Мне совсем не хочется, чтобы показалось, будто всю жизнь Мака поглотили вечеринки Бэбс. Но я все равно бросаюсь в омут с головой и выкладываю подробности.

– Моя мать устроила однажды вечеринку, и я упала с мраморной лестницы. Твой папа поднял меня с пола, и я залила ему рубашку кровью.

– Почему он мне ничего про тебя не рассказывал? Почему нас не познакомил? А тебе он про меня рассказывал?

– Конечно, рассказывал, – отвечаю я.

Даже если это ложь. Я годами считала, что его зовут не Кейп, а Хейлер. Я с такой легкостью заложила Мередит, а сейчас вдруг поняла, что говорить про Бэбс и Мака будет гораздо труднее.

– Ты с моей мамой встречалась? – спрашивает он.

– Да, – говорю я, но умалчиваю о том, как ходила в туалет в Чайном доме. – Ты ей сказал, что я тут учусь?

– Да. Она сказала, мол, знает, кто ты.

– И все?

– Да, но она не слишком любит разговаривать про Грасс-вудс и Чикаго. Однажды она сказала, что ее перестали приглашать в гости, потому что она вдова. Наверное, женщины боялись, что она позарится на их мужей. Разумеется, она такого никогда бы не сделала. И вообще она выросла в Нью-Йорке, поэтому решила, что будет разумно вернуться.

Сняв часы Мака, я возвращаю их Кейпу. Я знаю, что, будь я его девушкой, он позволил бы мне их носить.

– Ну и? – спрашиваю я, замечая, что становится поздно. – Зачем я здесь?

– У меня есть одна идея, но ты должна мне помочь.