Шоколадные деньги

– Как у тебя все продумано, – говорю я. – Но и я бы тебе отказала. У меня уже кое-кто есть.

– Кто? – спрашивает он. Точно это невозможно. – Кто?

– Джейк Кроненберг.

Кейп никак это не комментирует. Словно до него и не дошло.

– Ну, хочешь зайти сегодня ночью?

– Уж и не знаю, – говорю я. – Не хочу злить Джейка. В конце концов, чтобы попасть к тебе в комнату, мне приходится лезть к нему в окно.

– А какое тебе дело, что он подумает?

– Сама не знаю. Но это невежливо.

– Я мог бы спуститься и отрыть входную дверь Уэнтингтона, если скажешь, когда точно придешь.

– И чем мы займемся? Будем играть в слова? Мне большое сочинение завтра Доналдсону сдавать.

– Мы будем делать что захочешь, Беттина, – говорит Кейп.

21. Кейп, полночь

Октябрь 1983

После прогулки с Кейпом я иду в почтовое отделение. Я не знаю в точности зачем, просто мне надо чем-то себя занять. Сдается, после секса и разговорчиков с Кейпом я заскучала по Бэбс. Вдруг она прислала мне еще посылку? В моем почтовом ящике что-то лежит, но не розовая квитанция. Нет, это открытка.

Достав, я осторожно держу ее обеими руками. Я ненавижу открытки. Их посылают те, кому хочется похвастаться отличным путешествием. Но эта другая. На лицевой стороне там не картинка, где голубые волны лижут девственный пляж, а рисунок углем юной девочки. Русые волосы, карие глаза. Она хорошенькая, в том прямолинейном смысле, в каком бывают хорошенькими только юные девочки. Никакого макияжа. Улыбка обращена не тому, кто ее рисует, а миру вообще.

Я переворачиваю открытку. Строчки написаны твердым почерком, черными чернилами. Никаких перечеркиваний, никаких описок. Оборотная сторона карточки разделена на две части: на одной половике мой адрес, на второй – текст. Я его читаю.

«Дорогая Беттина,

Я нарисовал это сразу после того, как впервые увидел тебя в Чикаго, но Бэбс сказала прислать тебе ее, когда станешь постарше. Я никогда не забуду тот вечер. Твой танец был таким талантливым. Ты была такой храброй, что вышла перед гостями. Мне очень жаль, что все именно так закончилось. Я всегда буду жалеть, что как твой кузен не повез тебя в больницу и что после не связался с тобой раньше. С Бэбс непросто, но она правда тебя любит. Напиши, если хочешь.

С любовью.

Лукас».

Меня охватывает странное чувство. Мне даже хочется порвать и выбросить открытку. Он – взрослый мужчина, который слушается Бэбс, когда посылать мне почту, а когда нет. И еще его слова: «Пошли танцевать под Дучина и поливать всех розовым шампанским», – они тогда ушли и оставили меня в крови на кухне. Я снова переворачиваю открытку. Внимательно всматриваюсь в портрет. Я несколько минут смотрю на девочку и только потом до меня доходит: это же я.

Я возвращаюсь в Брайт-хаус. Не хочу идти к другим девчонкам в комнату Мередит, не хочу разговаривать про грядущие танцы. Конечно, я не могу им рассказать, что сегодня ночью увижусь с Кейпом, а им никогда не понять истинной подоплеки моих отношений с Джейком.

Оставшееся у меня время я использую для того, чтобы закончить очередное задание Доналдсона. Устроившись за столом, я пишу про «отцовский завтрак» в Чикагской Начальной. Не лучшая история, какая есть в моем репертуаре, я бы сказала, чуток пресная, но я знаю, что слушатели посмеются над Уэндолин Хендерсон. А еще она не вызовет встревоженных взглядов Дональдсона. И меня не пошлют из-за нее к школьному психологу, как девушку, которая написала про то, как любит объедаться батончиками «Твинкиз», а после вызывать у себя рвоту. Моих одноклассников, возможно, ужаснет диалог про «у-Беттины-нету-папы», ну и что с того? К этой ране я как будто привыкла.

Я забираюсь под одеяло, но слишком возбуждена, чтобы заснуть. В половине двенадцатого Холли уже крепко спит, и в нашей комнате черным-черно. Включив настольную лампу, я набрасываю на нее шарф от «Эрме», чтобы приглушить свет. Вместо обычных своих черных брюк и футболки от «Агнес Б.» я решаю надеть мое новое черное платье и лодочки, а к ним – медаль отца на цепочке, точно мы с Кейпом взаправду идем на танцы.

На щеки я наношу немного румян, на губы – толику помады. Когда я бросаю взгляд в зеркало, оттуда на меня смотрит взаправду привлекательная девушка. Точно Лукас своим рисунком проявил истинные мои черты, как ластиком стер неприметную серенькую мышку, которую всегда видела Бэбс.