Шоколадный папа

Каролина присылает Андреа посылку: диск с несколькими песнями одного барда; Андреа слушает, и все, о чем он поет, — это ее жизнь. Андреа прибавляет громкость, откладывая в сторону музыку Каспера: пусть останется только один звук, пусть повторяется без конца. Пусть заглушает упрямые слова Каспера: «Ты не нужна мне». Неправдоподобная правда.

Андреа пишет Барду письмо, тщательно формулируя каждую мысль. Наклеивает марку, не ожидая ничего особенного.

Но вот приходит день, невыносимую серость которого можно скрасить лишь флиртом в столовой, который не удается и после которого кажется, что идти просто некуда. Вернуться домой, открыть дверь и обнаружить письмо, написанное красивым незнакомым почерком. Вскрыть с бешено колотящимся сердцем и — это он! Это Бард! Его так тронули ее слова. Он почувствовал себя счастливым — благодаря ей! «Обязательно напиши еще», и Андреа вспоминает Ханса Эскильсона, кудрявого футболиста, в которого была влюблена в четырнадцать лет. У нее была кассета с фрагментами «Спортивного обозрения», где показывали его. Она мечтала о будущих встречах, о кудрявых детишках, написала ему письмо, когда он играл в Португалии. Отправила нарисованный собственными руками его портрет, который показался ей удачным. Он ответил в самом любезном тоне, прислал свою фотографию с автографом, написал: «Буду рад новым письмам и рисункам», — и приписал «обнимаю». Она летала от радости, она писала письма и слала рисунки, один из которых был автопортретом. А он больше не отвечал.

Андреа читает чудесное письмо Барда за чашкой кофе и порцией снюса, потом читает в туалете (в животе бурлит от волнения — может быть, уже влюблена?), но ни на минуту не забывает, КАК ВАЖНО СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ. Слушает его голос, самый красивый в мире, зажигает благовония, принимает таблетку «Имована», потом еще, пишет, тщательно обдумывая каждое слово, достаточно сдержанно, вкладывает в конверт два или три стихотворения. Этого достаточно.

Впрочем, ничего и никогда не бывает достаточно!

Он пишет, что хотел бы встретиться, и Андреа думает: «С ОГРОМНЫМ удовольствием». Но пишет не так. Она пишет: «Конечно, я как раз собираюсь приехать в Столицу. У меня там друзья и сестра Лина-Сага». Затем добавляет: «Но это здорово. Встретиться с тобой». Внутри тысячи бабочек: под кайфом, но довольно шустрые.

На поезде сквозь листву. На метро к подруге, живущей на Эстермальме.[36] Пить вино, хихикать, стричь волосы. Оранжевые прядки в черных волосах. Зеленые брюки с блестками и короткий коричневый топ. Еще вина, подруга подбадривает, но с волнением не так легко справиться.

Свидание вслепую. Андреа смотрит на свое отражение в темном окне вагона, запивает полтаблетки «Имована» глотком пива. Она даже не знает, как он выглядит. Может быть, он некрасивый — ну и что? Поезд прибыл.

Звонок в дверь, на пороге высокий, рыжеволосый, взволнованный, очень широко улыбающийся Бард в потертой футболке.

— Проходи, пожалуйста, хочешь вина?

Конечно, хочет. Поскорее. И побольше. Да, он вполне симпатичный. Вкусы Андреа отличаются широтой. Он поет ей свои песни, и она узнает это чувство, на этот раз — по-настоящему. Теперь они ЗНАЮТ друг друга. Они успели так много узнать друг о друге в переписке.

Андреа на кожаном диване, поджав ноги, слушает, говорит и все больше пьянеет. Она знает (хотя и нервничает): все как надо. Правильная квартира, правильное направление, некрасивый диван, но все же правильный парень. Он говорит, что ДАВНО не встречал ничего подобного Андреа. «Давно — это, наверное, много», — думает она, и пьяные бабочки пляшут внутри.

Радостной, нетвердой походкой — в город, на столичные улицы. Он — черно-коричневый, она — зеленая и блестящая, они подходят друг другу. У Андреа с собой записная книжка, она пишет: «Я понимаю, что мы почти не знаем друг друга, но мне хотелось бы…» Он видит это, берет у нее из рук блокнот и пишет красивым крупным почерком: «…целоваться».

Наверное, пьяной лучше не трахаться, но ведь именно тогда легче всего быть хорошей любовницей, улыбаться и излучать сексуальность. Наверное, лучше не трахаться с тем, кого толком не знаешь, особенно когда хочется всего сразу, но не хочется спешить — а как же ЖЕЛАНИЯ? Может быть, все не так. Неважно. Как бы то ни было, они трахаются, и, протрезвев, Андреа с трудом припоминает, происходило ли это на самом деле.

Наутро в комнате пахнет похотью. Андреа смотрит на него: он бледный и худой. Ей нужны вода и свежий воздух, как можно больше. Он смотрит на нее почти без улыбки. Лишь слабый намек, словно по принуждению.

— Ну что ж, мне, наверное, пора, — говорит она, прикрывая грудь и глядя в сторону: Андреа здесь нет, Андреа далеко.

— Нет, не уходи… Боже мой, ты же останешься завтракать, ты ведь не спешишь?