Шоколадный папа

Андреа знает, что принимает слишком много лекарств, слишком много пьет, неправильно питается. Знает и хочет жить такой жизнью. Она выбрала вариант, который ее вполне устраивает, и ей нет дела до того, что говорят вокруг.

Окружающие, однако, дружно придерживаются того мнения, что Андреа живет настоящей жизнью. Интенсивной, изменчивой и отнюдь не бесцветной. Жизнь, которая никого не оставит равнодушным: ведь Андреа лежала в психушке, ее обижали в школе, она страдала нарушениями пищевого поведения, у нее были депрессии, она пережила замужество и склонность к суициду. Креативная и деструктивная, с изрядно покалеченной в детстве психикой. x Но этого мало. А может, и слишком много. Как бы то ни было, Андреа не близок образ, созданный окружающими.

Без трех таблеток «Собрила», возвращающих способность говорить и жестикулировать, ее многоцветье — лишь серое пятно на полу кухни. Настоящая жизнь — это пьяная, взъерошенная, крикливо одетая Андреа. Она должна быть неизбежной, и не знать, глядя в зеркало, грустно ей или весело, — но она живет, она пьет, улыбается и кокетничает. Никаких обязательств. Можно пить наедине с небом.

Путешествие с новыми однокурсниками. Они могли бы коварно ставить ей подножки, отпихивать локтями, но ничего подобного не происходит. Все они что-то пишут, у каждого из них есть свой — возможно, кошмарный — послужной список, из которого они черпают вдохновенные слова. Так зачем же им унижать такую же, как они, — нет, маленькую и жалкую в своем ослепительном, переливающемся всеми цветами несчастье Андреа?

Большой красивый дом, совсем непохожий ни на Бьеркгатан, 64, ни на дом у озера. Приветливый дом, мягкие потертые диваны, люди с бокалами в руках. Пиво, джин, вино. Отпечатки пальцев на бокалах, на стенах висят картины в мрачных тонах, портреты — такие, какими они должны быть. Андреа пьет и любит весь мир. В одной руке — рука Розмари, в другой — рука Лизы. Еще глоток, внутри разливается тепло, и вот что-то пробивается наружу (алкоголь — словно растворитель), что-то отчетливо красивое, и Андреа высвобождается, и вот в руке телефонная трубка, и номер набран.

— Каспер.

— Привет, это я, Андреа.

— Привет! — У него радостный голос. Удивленный, но радостный. Ведь правда? Пусть сейчас и поздно… Как будто скучал! Разве в одном-единственном слове можно услышать так много? Надо прислушаться.

— Прости, что я так поздно… я просто хотела сказать… что я скучаю по тебе.

Он молчит, он делает вдох, он произносит:

— Я тоже.

Он тоже! Бабочки вихрем бьются в груди, и Андреа знает, что все сложится, что во всем и правда, как говорит Лина-Сага, есть смысл. Конец — это начало, и все так просто: они должны быть вместе! Эти три месяца все изменили. Просто одной ночи для размышлений оказалось мало, а теперь все снова будет хорошо.

— Может быть, приедешь в гости? — спрашивает она. — Было бы чудесно…

ДА! Так он и говорит! ЧУДЕСНО. Голос робкий — такой, каким он общался по телефону в самом начале, еще до того как они привыкли друг к другу и перестали ценить то бесконечно прекрасное, чем была их общая жизнь.

Это могло бы стать заключительной сценой. Магия вернулась, и все кипит, растет, и ни капли боли. Все могло бы окончиться этим, но он так далеко! Андреа не может прикоснуться к нему! А это очень важно: они должны коснуться друг друга, преодолеть расстояние, обняться — вот тогда наступит развязка. Он говорит (снова!), что любит, поцелуй, THE END.

— Чудесно и опасно, — добавляет Каспер. «Чудесно и опасно», — произносит он. И умолкает.

— Почему? Почему опасно? — Андреа не видит опасности. Все как в фильме, где у двоих, несомненно созданных друг для друга людей все вот-вот сложится, но один из них сомневается, не видя того, что видит зритель: что в целом мире нет второй такой пары…

— Потому что сначала будут объятия, а потом, наверное, начнутся поцелуи… — шепчет прекрасный Каспер.

— Ничего страшного! — ликует прекрасная Андреа. Ведь в конце концов они все равно будут вместе! Все это лишь ради интриги, чтобы, как говорится, пощекотать нервы. Ничего страшного: просто все еще немного больно, но это пройдет.

— Посмотрим, Андреа.

— Созвонимся, да? — Ей же слышно, что он тоже хочет этого; она, может быть, и опьянела, но не оглохла, и у нее есть женская интуиция. Конечно, кружится голова, впереди обрыв — но ведь он был и раньше! Он был и до того, как все произошло, и с тех пор пропасть не стала глубже — наоборот, она уменьшилась. Окоп сузился, превратившись в узкую канавку. Андреа стала сильнее, Каспер, правда! Он снова будет с ней, и она больше никогда ничего не испортит. Андреа знает это и слышит, что он тоже знает, и они говорят «спокойной ночи», и «обнимаю» (!), и «пока».