Шоколадный папа

Папаша улыбается, и Андреа смотрит на остальных. Кто-то спешит. Кто-то не торопится. У кого-то ярко-зеленые очки. У кого-то — «Рэй Бэн». Люди идут поодиночке, облаченные в темные одежды. Люди молчат друг на друга.

Андреа и море

Поезд обратно в Школьный поселок. Собрать вещи, выбросить воспоминания, сложить в коробки. К осени Андреа переезжает в большой город в Сконе. Долой тесноту и убожество! В купе душно и влажно, Марлон наложил в клетке кучу. После такого требуется по меньшей мере две таблетки. Запить тепловатой минеральной водой и ждать. Пожалуй, это единственный случай, когда ждать приятно.

Снова голос Лувисы в телефонной трубке. Андреа устала. Она устала, она боялась ночи, одиночества чужой квартиры.

— Ты приняла много таблеток?

Нет, не приняла. Четыре — это не много.

— Голос у тебя такой, будто приняла, — говорит Лувиса.

Нельзя судить по голосу, и по виду судить не стоит. Даже собственные ощущения могут быть обманчивыми.

В поезде полно тех, кто направляется на фестиваль в Роскильде.[42] Клетка Марлона воняет, несмотря на тщательную обработку влажными салфетками. В вагоне едут и военные: один из них, с приветливым взглядом светлых глаз, проходит мимо и улыбается. Андреа нравится военная форма. Она и сама бы не прочь носить ее: чтобы все видели, кто она такая. Форма мелькает вперемежку с растаманскими косичками и круглыми очками от солнца, а из переносного проигрывателя раздается голос Ларса Демиана: «Алкого-о-оль!» Андреа ждет, когда освободится туалет, и в эту минуту мимо проходит женственного вида юноша с длинными черными волосами, и Андреа хватает его за руку, затаскивает в свободный туалет, снимает с него штаны, — но он уже прошел мимо. Наверняка сидит в вагоне-ресторане с бокалом пива и той милашкой с косичками, которая все напевает, расхаживая между вагонами.

Оказаться на месте прямо сейчас. Лечь в кровать с тремя матрасами, и все же чувствовать под собой что-то жесткое. Лежать на Каспере. На имени. На остром слове.

How can you love a word?[43]

«Рассекая волны» — Андреа смотрела этот фильм в Столице. Она видит лицо Эмили Уотсон в церкви, среди окаменевших священников. Расплывшийся макияж, растрепанная прическа. Красная лаковая юбка и чулки, как у Андреа. Я не понимаю, что вы говорите. Как можно любить слово?

Endure, Andrea.[44]

Остановка мотора. Пассажиры потеют, пыхтят и кряхтят. Курят одну за другой и без конца пьют кофе из красно-белых полосатых стаканчиков. Проводники не могут сказать ничего определенного. Ходят туда и обратно, улыбаясь и утирая со лба пот белоснежными салфетками.

Марлон с укором смотрит на Андреа. Они застряли на поезде в Хэслехольме; пассажиры достают мобильные телефоны и таблетки от головной боли, все быстрее листают разнообразные журналы. Из глоток вырываются вздохи — еле слышные и громогласные, жара и «бум-бум-бум», наушники и пульс. «Мы застряли!» Никто ничего не знает. Никто не жалуется. Андреа покупает еще один бутерброд с сыром, уцененный в связи с непредвиденной остановкой. Затем три, четыре, пять маленьких бутылок виски. Внезапно все оживают, сближаются, но Андреа не в силах ни с кем говорить. Изображать вымученно-бодрую улыбку товарища по несчастью. В сумке, лежащей у ног, еще остались таблетки: белые, круглые, овальные. Без вкуса и калорий.

Даме, у которой заболели ноги, мгновенно вызывают такси. Ее берут на руки и бережно выносят. По виду Андреа и не скажешь, что у нее что-то болит. Ей бы широкую грудь, крепкое плечо, надежную руку, на которую можно опереться в покое и безмятежности. Тогда можно было бы уснуть. Спать, пока все не уладится. Переспать ожидание. Ничегонеделание. Нарастающий гул голосов, от которых хочется закричать или сбежать в этот неведомый Хэслехольм. Карл на другом конце длинного извилистого провода: заберите меня отсюда! Андреа хочется крикнуть: «Я покончу с собой! Я больше не могу!» В случае необходимости можно пригрозить и этим, даже если бы таблеток вовсе не существовало: заиграть на свирели, чтобы все прибежали на помощь, — а где же волк?

Если бы не было таблеток. Что бы тогда оставалось Андреа?

Endure!

Говорить с Богом и делать вид, что она в него верит. Или притворяться, что верит в Каспера, и разговаривать с ним вслух. Андреа рада, что ее никто не ждет. То есть «рада» — не то слово. Просто не надо никому звонить и стесняться попросить телефон.