Шоколадный папа

— Я хотела спросить… — Сердце немилосердно стучит. — Может быть, ты хочешь потанцевать?

— Нет, не хочу.

И снова спина.

Андреа прижимается щекой к холодному стеклу. Хочется домой и спать. Проснуться наутро — и, может быть, все рассказать отдохнувшей Лувисе. Рассказать правду.

— Папа только что вернулся домой, — говорит Лувиса, — но…

Она вздыхает, и Андреа наперед знает, что будет дальше.

— Утром он снова уезжает.

— Понятно, — отвечает Андреа. Плевать она хотела.

Из «Эйч энд Эм» Андреа идет в «Импульс», потом в «Мега», «Готтис», «Дизайн Торьет», «Оленс», «Карамеллен», «Каппаль», затем в аптеку, в книжный, в «Эн Кей», в «Индиска», в кино, а потом снова в «Эйч энд Эм». Ей хочется крикнуть, чтобы толпа рассеялась. Андреа не хватает места, ноги несут ее пятидесятипятикилограммовое тело слишком медленно и куда-то не туда, она врезается в людей, туфли немилосердно жмут, и Каспера она, конечно же, потеряла. Андреа говорит девушке, играющей на скрипке в Старом Городе: «Скоро я тебя прикончу!» — но никто, кроме самой Андреа, этого не слышит. И ничего особенно старого нет в этом Старом Городе: все больше пластмасса и резина, в воздухе пахнет вафлями, сладкими и липкими. А вся эта розовая, светло-желтая одежда, брюки в цветочек, зеленые пирожные! Венские слойки — бисквиты — пицца — карамельный соус. Андреа покупает мягкое мороженое, глотает две таблетки, садится на поезд и едет домой. Думает, думает о Лувисе. О том, что было и по-прежнему есть.

Спина Лувисы на кухне по утрам, у плиты и посудомоечной машины, у буфета и с тряпкой в руках. Все — спиной друг к другу. Как к ним подобраться?

У Хельги веки снова слегка накрашены сиреневыми тенями. Андреа взяла цвета поярче и добавила несколько штрихов синим карандашом. Утром она купила розовую помаду с перламутровым блеском. Андреа очень хорошо выглядит. Но волосы по-прежнему оставляют желать лучшего, а на улице идет дождь, а в дождь волосы вьются, сколько ни поливай их лаком.

Они слушают в записи хит-парад радиостанции. Сейчас играет Scorpions, какая-то спокойная баллада, которую Андреа записала только потому, что это модно. Хельга выдувает большой пузырь из жвачки. У Андреа так никогда не получалось. Свистеть, щелкать пальцами, зажигать спички и сморкаться Андреа тоже не умеет. Конечно, щелкать пальцами еще можно научиться, сморкаться, наверное, тоже, да и зажигать спички. Хотя ей кажется, что это опасно.

— Я не собираюсь ехать домой в этой чертовой машине! Забирают в двенадцать, позор какой-то!

Белый пузырь лопается на губах. Хельга сообщает, что на этот раз пойдет домой, как все остальные. Вместе с Вальховской бандой и их знакомыми парнями. Какие-то смешные мальчишки — Андреа не понимает, как вообще можно хотеть с ними танцевать. Но она, конечно же, тоже хочет… ну идти домой вместе с ними, чтобы не ехать в этом дурацком автомобиле в полночь.

— Вот как, — произносит она. Знает, что Лувиса не разрешит идти домой пешком — так поздно, так темно. Внутри с самого дна поднимается пузырь, слезы на подходе, но Андреа гонит их прочь, вспом нив о макияже.

— Ой, будет так здорово! — говорит Хельга. — Кстати, он сказал, что сегодня тоже придет!

— Здорово, — отвечает Андреа как можно радостнее. Думает о Длинном Плаще: наплевать ей на него. Совершенно наплевать на его противные карие глаза, на его спину. Сегодня вечером ей ни до чего нет дела.

Желтый «пассат» ровно в двенадцать останавливается у Дома культуры. Андреа открывает дверцу и устраивается на заднем сиденье. Прислоняется щекой к холодному стеклу. Закрывает глаза.

Лувиса еще не завела мотор. Молчание.

— Разве Хельга не с нами?

Андреа качает головой, и пузырь лопается, правда вырывается наружу, льется через край, лезет изо рта, из глаз. Никто не хотел с ней танцевать, Мия и Пия грозились побить ее, она почти весь вечер пряталась в туалете.

Лувиса видит ее, внезапно оказывается рядом. Перегибается назад, берет Андреа за руку.

— Но ты же такая милая, — говорит она. — Какие они злые!

И Андреа знает. Это их объединяет. Какая-то скорбь. Печаль по кому-то. Так и должно быть. Радость не для них. Проклятый, проклятый Длинный Плащ, чертова Норсетрская компания, чертова Хельга. Чертов, чертов мир. Остаются только слезы.

* * *