Шоколадный папа

В дверях ее встречает Марлон, на автоответчике нет Каспера. Андреа глотает еще одну таблетку. После можно сидеть у окна в кухне и думать: «Какие красивые голуби!» Детская площадка намного меньше, чем та, которую было видно из окон Сто шестого отделения. Еще можно стоять перед зеркалом без рубашки и трогать живот. Можно накраситься, как Мэрилин Монро или как закамуфлированный солдат. Можно вернуться в гостиную и петь, играть на воображаемой гитаре или стрелять из автомата. Можно уснуть. Вот Андреа и засыпает на голубом диване. Видит, как Каспер едет на поезде далеко в горы. Он с кем-то говорит, с какой-то женщиной. Женщина похожа на Риту Хейворт, у нее такие же длинные рыжие волосы, но она чуть полнее и одета в джинсовые шорты. Поезд качает, Каспер целует женщину, а она расстегивает пуговицу за пуговицей на рубашке, которой Андреа никогда не видела у Каспера. Рубашка горчичного цвета, поезд — уже не поезд, а гондола, Каспер просит опустить шторы, и в окне мелькает борода.

Она просыпается и знает — снова.

Все произошло, когда она была маленькой. Вначале — крошечной, под конец — постарше. Хотя никакого конца не было, все продолжается по сей день. Продолжается, и нет этому конца. Нет кнопки «стоп», есть только «перемотка назад» и — крайне редко — «пауза». Может быть, Андреа и зовется взрослой, но на самом деле она крошечная, и эта крошечная девочка видит Карла в гостиной в коттедже у озера. На нем та желтая рубашка, у него нет ногтей.

Он только что вернулся домой и вручил подарки Андреа и Лине-Саге, они возятся в холле с куклой Барби и играют в компьютерные игры. Меряют футболки, а у Андреа уже полный рот шоколада.

Карл и Лувиса пытаются посмотреть друг на друга. Стараются сделать радостный вид. Губы Лувисы растянуты в улыбке. Лампа освещает непривычно грязные волосы. Карл на минуту обращает взгляд внутрь себя, это его личное дело, он пытается удержать образ, но тот меняется, разрастается в Лувису, рядом с ней — Лина-Сага и Андреа. Они ничего не говорят, просто стоят, обнявшись: одно тело с шестью руками и тремя молчащими ртами, и ему вот-вот не хватит места. Он встает, ударяет кулаком в стену, ударяет по столу, кричит Лувисе, что у нее, черт побери, идиотский вид. Что это кислое выражение ей не к лицу.

Игра пищит и звякает: «пип-пип!» на подъеме и «поу-поу!», когда под гору. Андреа смеется над обезьяной, которая попала в ловушку.

— Осторожно, крокодилы! — кричит она сестре, забывая обо всем на свете.

— Дуреха, это же лисицы-ножницы!

— Нет, это крокодилы! — Андреа тянет к себе игру.

— ЛИСИЦЫ-НОЖНИЦЫ!

— КРОКОДИЛЫ!

— МАМА!!! СКАЖИ АНДРЕА!

Лувиса едва сдерживает рыдания, уткнувшись лицом в кухонное полотенце. Карл проходит мимо нее в гостиную. Включает телевизор. Думает о ком-то другом. Кто-то другой проще, светлее. Говорит на другом языке.

Лувиса включает вентилятор. Карл делает погромче. Думает о том, что если бы он только мог, то улетел бы обратно. Остался бы в том, другом месте и присылал бы большие коричневые посылки своим дочерям. Осыпал бы их куклами, футболками и играми. Потом духами, футболками, плейерами и кассетами. И непременно шоколадом.

Но он остается сидеть на диване. И Андреа красит свою куклу Барби так, что та становится похожа на шлюху. Набивает рот шоколадом, пока ее не начинает рвать.

Девочка Андреа стоит, наклонившись над унитазом, Лувиса держит ее за голову. Голос Карла за дверью. Он не заходит внутрь.

* * *

Когда все это происходило, она ни о чем не догадывалась. Мрак в доме был естественной частью жизни. То, что Карла почти никогда не было дома, она счастливо позабыла. Андреа помнит только запахи и вкусы: сильный запах водорослей, когда они снимали дом в Сконе,[17] вкус соленой воды и сахарного торта. Чтобы Карл плохо обходился с Лувисой — такое просто невозможно. Ведь Лувиса была самая красивая, самая лучшая…

Девочка скачет по гравиевой дорожке перед старинной сконской избой, набив рот малиной.

— Лу-ви-фа фамая кра-фи-вая, фамая луф-фая! — Туда-сюда, гравий забивается в башмаки. — Лу-ви-фа фамая кра-фи-вая, фамая луф-фая!

* * *

Напротив нее Янна — под лампой-обогревателем на террасе ресторана, рядом с громкоговорителями и отдыхающими. Они пьют пиво, на столе свечи в красных подсвечниках. Еще три вечера — и корабль вернется. Янна поднимает бокал за лето и за Андреа:

— Андреа самая красивая, самая лучшая…

Пиво льется прямо на колени, капает на каменную кладку под ногами. Она и не слышала, как разбился стакан, но видела осколки на полу. Похоже, уронила. Видит краем глаза, как Янна встает, кладет руку ей на плечо. Андреа смотрит на осколки. И чем дольше она смотрит, тем больше и острее они становятся. Она видит, как рука — ее рука? — тянется к… Острое впивается в кожу. Облегчение. Янна дергает Андреа за руку, но капли крови все равно выступили — хотя бы что-то, теперь можно бежать прочь. Бежать со всех ног. Она слышит свое имя — все тише, тише, пока выкрики не затихают. Добравшись до дома, бросает автоответчик на пол, проглатывает две белые круглые и быстро ныряет в сон.