Шоколадный папа

Андреа встает первой, приносит болеутоляющее на двоих. Тело сотрясается от страха и тоски: нечеткие воспоминания о ссоре, о событиях, которых не должно было происходить. Но их можно изгнать из тела, если направить мысли в будущее: что сделано, то сделано, вчера — это вчера. Вырваться трудно, но без этого нельзя. А Каспер — Каспер не встает. Она сидит рядом, на краешке кровати, чтобы он понял: все не так страшно. Ну, поссорились. Ну, поругался с охранником, ну, выставили за дверь. Ну, повздорил с тем здоровяком в баре, но ведь она, как всегда, выталкивала других девушек с танцпола, ей всегда мало места, хочется больше. Она тоже хороша!

— Послушай, — говорит она, вдыхает поглубже, — мы оба перебрали, но это вовсе не страшно. Сегодня будем отдыхать, заботиться друг о друге, будем смотреть телевизор, пить лимонад. Ты не сделал ничего плохого!

Но Каспер укутывается в одеяло, прячет всего себя внутрь.

— Да я просто урод, — доносится из-под одеяла, — я недостоин жизни.

Андреа замирает, ей хочется сорвать с него одеяло, ударить подушкой, но Касперу не станет веселее от этого.

В такие дни Каспер не хочет завтракать с Андреа. «Я ужасный человек», — повторяет он. «Вовсе нет, — отвечает она. — Я люблю тебя». В такие дни совершенно не важно, любит она его или нет. Слова не проникают под одеяло, им не пробраться в мир Каспера. Этот мир жесткий и черный, ей туда не попасть.

— Я хочу спать.

Внутри все морщится от неприятия, ей хочется крикнуть: «Прекрати, не будь таким!» Но он именно такой, и может пройти несколько дней, прежде чем он снова захочет выбраться наружу, быть с Андреа и делить с ней трапезу. Тогда он тысячу миллионов раз будет просить прощения: «Прости, я такой ужасный человек, не понимаю, почему ты хочешь жить со мной».

Произносит такие слова. Говорит, что он недостоин Андреа и не хочет даже прикасаться к ней в такие дни: разве можно ему трогать такую красоту?

— Но я же очень люблю тебя, — отвечает она, и иногда слова более или менее достигают его, но чаще кажется, что он не совсем или вовсе не слышит.

— Это правда? Правда любишь? — Улыбка зарождается, но тут же гаснет в сомнениях: — Но почему?

— Потому что ты такой чудесный человек, — снова пробует Андреа.

— Эх…

— Да, ты красивый и умный, и веселый, и…

— Эх, не надо притворяться.

Ничего ему не нужно в такие дни. Но потом он внезапно снова взмывает ввысь. Чуть неуверенно, не сразу покидает гнездо, а разминает крылья в квартире. Робко прикасается к Андреа, которая так истосковалась, что набросилась бы на Каспера, если бы не знала, как он хрупок в эту минуту.

Такие дни проходят, наступает пора снова отправляться в путь, прочь от дома. Вода превратится в вино. Хлеб — в орешки с приправой «чили». Начало ноября, а магазины уже украшают к Рождеству: звон колокольчиков и гномы, красно-зеленая мишура, соломенные козлы и прочие безделушки. Каспер и Андреа шли в магазин за выпивкой, но застряли в толчее. Мороз трещит, но Андреа щеголяет без шапки. Каспера шапка превращает в маленького мальчика. Он плетется за Андреа, ссутулившись, и никакие лекарства мира не расправят его до прежних размеров. Андреа хватает одежду, одно за другим: хочет, как обычно, найти что-нибудь броское. Она меряет одно, другое, третье, а Каспер в дурацкой шапке стоит у примерочной, потеет, смотрит на нее, и ему все равно.

Она выбирает черное платье, потому что черное — это всегда красиво, как однажды сказал Каспер, и Андреа надеется, что он по-прежнему так считает. Сам же Каспер только молчит и вздыхает, и ждет не дождется, когда они пойдут домой.

— Ну что ж, пошли домой, — говорит Андреа деланно бодрым голосом: ей нравятся блеск и суета, нравится, что вокруг не только кровать, диван, мерный стаканчик и дополнительная баночка лекарств для Андреа (в случае если). Иногда они меняются таблетками. Касперу больше нравится «Собрил», чем «Имован», а Андреа — наоборот, и еще ей нравится «Стезолид», который есть у Каспера, а у нее только «Собрил». «Имован» и «Золофт» есть у обоих, но у Каспера еще и «Дистальгетик», а у Андреа только «Альведон».

На полке в квартире в доме у озера есть видеозапись с первой совместной вечеринки Каспера и Андреа. Дело было в Фольхагене, Марлон сидел в шкафу, горели свечи, играли Depeche Mode, песня «Photographic». На полосатом столе Андреа стояли герберы, и Янна говорила, что Каспер и Андреа похожи на Леди и Бродягу. Они обнимались, а Янна снимала на пленку: Каспер, уткнувшись Андреа в шею, Андреа выглядывает из-за его шевелюры — взгляд у нее пьяный и влюбленный. Она прижимает к себе Каспера, глядя прямо в объектив: в глазах гордость и что-то еще — почти жестокое, непонятно что. Может быть, просто алкоголь. Потом она снимала Каспера в одиночку, хотя он сопротивлялся и говорил: «Не надо, перестань», — и смущенно отворачивался. А после он снимал Андреа: она позировала, подходя слишком близко к камере и растворяясь.