Шоколадный папа

— Оставим это на потом. — Каспер улыбается, словно чем-то доволен. Марлон запрыгивает на диван и ложится между ними. «Потом — это хорошо», — думает Андреа, но она недовольна, неудовлетворена. Каспер откинулся назад и гладит Марлона, тот мурлычет. Острова осыпающейся краски над ними все больше, и Каспер еще не вполне здоров, но определенно идет на поправку. Как у него получилось? Андреа не знает, какова основа: что лежит в основе жизни — радость или печаль? Или у всех по-разному? Сколько всего… Хочется принять таблетку «Имована». Центрифуга остановилась, внутри только серая одежда. Андреа сосредоточивается на телевизоре: это ее телевизор, и видеомагнитофон тоже. И тостер. А кофеварка — Каспера. Ноги идут и идут, перебирают как неприкаянные — и серое вываливается наружу, заваливает Андреа: муж и жена, супруга… Муж — это что-то красивое и величественное, жена — старое и ворчливое, а супруга — просто скучное. Повседневность: супруг и супружница, дурацкая грызня из-за стирки и посуды, из-за телевизора, разумеется, и еще разварившаяся картошка и жирная пицца, и видеофильмы, и почти никакого секса. Андреа перемалывает одну и ту же фразу: «Мне кажется, мы отдаляемся друг от друга». Наверное, скоро придется прокричать эти слова во все горло, но она по-прежнему не знает, так ли это. Такое нужно кричать, когда кажется, что ты падаешь в пропасть и нужно что-то менять, но Андреа не под силу объяснить, и поэтому она молчит, ведь Касперу нужны готовые ответы, без колебаний и долгих раздумий. Если бы только Андреа могла заплакать, он крепко обнял бы ее, и она почувствовала бы себя маленькой девочкой, и все стало бы намного проще.

— Может быть, закажем пиццу? — Он целует ее в лоб.

— Я не хочу, мне хватит простокваши, но ты закажи, если хочешь.

Андреа встает с дивана, живот урчит и бормочет от голода. Она идет в полосатую ванную, смотрится в зеркало: вот она, Андреа, она есть — она здесь… Опускается на холодный пол и плачет, плачет, уткнувшись лицом в полотенце с Микки-Маусом.

Фартук превращается в мантию (лето 1996)

Шведский флаг на самом верху: выпускной. Андреа в белом платье держит за руку Каспера. Каспер по-прежнему неохотно показывается на людях, старается спрятаться, а иногда хочет все и сразу, но потом в отчаянии понимает, что так не бывает. А как бывает?

Застолье с шампанским дома у гитариста из группы Каспера. Андреа берет бокал, Касперу наливают лимонада. Сидеть вместе приятно: его рука в ее руке или наоборот, неважно. Но покоя нет. Вечером Андреа едет в Столицу, к Лайле и ее молодому человеку, и еще там будет тот парень, группа которого играет тяжелый рок — он, кажется… что? Ты ни разу его не видела, Андреа, так что брось, подумай о другом. Слоеный пирог. Время отправления: как всегда, без десяти. Отрезать кусочек как можно тоньше, запить шампанским; кто-то играет на гармошке.

— К сожалению, нам пора, — говорит Каспер. Андреа благодарит за пирог и идет следом, повинуясь руке.

Они стоят возле голубого дома.

— Тебе и в самом деле нужно ехать?

Они больше не держатся за руки. Кто первым высвободил ладонь? Имеет ли это значение?

— Не то чтобы нужно — просто хочется.

«Я смогу полюбить всякого, кто услышит мой крик». Стихи Маргарет Дюра не выходят из головы. Слышишь ли ты меня, Каспер? Что ты делаешь? Видишь ли ты меня, Каспер? Может быть, ты думаешь о таблетках или одиночестве, или свободе, или о тех девушках, что приветливее, чем я, — повторяешь эти слова, как мантру? А о чем думает Андреа?

Андреа в Столице, она идет в Витабергспаркен,[30] пьет вино прямо из бутылки.

Рокер приезжает на роликовых коньках — как смешно! Андреа и Лайла смеются одна громче другой.

Рокер в коже и рваных джинсах. Лайла шепчет: «Господи, ты как раз в его вкусе», — впрочем, у него есть девушка, а Андреа замужем, но ей нравится, что она как раз в чьем-то вкусе. Быть совершенством в чьих-то глазах: идеальное совпадение, ни гнусного скрипа, ни трения до дыр и ран. Идти рука об руку с Лайлой, хихикать и быть одной из них — крутых.

Клетчатый плед, вино прямо из бутылки, кусты вместо туалета. Выпускники белыми стайками. Андреа накачивается вином, чтобы слова были красивыми и правильными. Лайла воркует со своим мальчиком, на ней кожаные брюки, черный топ, волосы выкрашены в черный цвет, в языке — пирсинг. Андреа — что-то вроде деревенской хозяюшки: белое платье, поверх него — нечто многослойное натуральных цветов. Платье, похожее на фартук, и свадебные ботинки. Почему-то почти не накрашена. Так уж вышло: в общежитии у Лины-Саги, с бутылкой в руке перед платяным шкафом, Андреа устала быть Андреа. А в шкафу белое, коричневое и темно-синее. Странно, но необходимо. Блеск для губ, глаза не подводить. Теперь уже это неважно, будь она даже одета в прозрачные кружева. Андреа наклоняется вперед, все ближе, заглядывает все глубже в глаза и думает, что красива, смывая с себя взгляд Каспера.

Вот это жизнь!