Шоковая терапия

– И захотят ли они об этом сообщить общественности! – мрачно добавил Лицкявичус.

– Это точно, – кивнул Павел. – Должна взорваться «бомба» – такая, как в случае с талидомидом, чтобы общество и власти всерьез занялись сей проблемой!

Внезапно Вика вскочила с места.

– Мне надо срочно позвонить! – пробормотала она и скрылась за дверью.

– Что это она? – спросил Никита.

– Думаю, звонит матери, – усмехнулся Лицкявичус. – Теперь будет с пристрастием проверять, что она принимает в качестве снотворного!

– Между прочим, это правильно! – подняв вверх указательный палец, заметил Павел. – Мы… я, конечно, не имею в виду нас с вами, но люди без медицинского образования пихают в себя, что ни попадя, совершенно не думая о последствиях. Ко мне ежедневно приходят пациенты с разными проблемами. Я начинаю разбираться, задавать вопросы, а мне говорят: «Доктор, зачем тратить драгоценное время – дайте мне таблетку, и вся терапия!»

– Все хотят панацею! – усмехнулся Никита.

– Беда не в желании пациента получить панацею, – покачал головой Лицкявичус. – Это вполне нормально для больного человека. Проблема во враче, который прописывает ему лекарство, уверяя, что оно действительно является панацеей!

– И не предупреждает о последствиях, – закончил Кобзев.

– Разумеется! – воскликнул Леонид. – Разве станешь предупреждать пациента, получая «откаты» за каждый пузырек препарата? Это – проблема системы, а не какого-либо отдельно взятого врача или лекарства.

– Но мы, к счастью, бороться с системой не собираемся, – сказал Лицкявичус. – Наше дело на данный момент – ситуация в «Сосновом раю». И тут я вижу сразу несколько препятствий. Во-первых, мы никогда не докажем, что Татьяна Донская принимала салант или какой-то другой антидепрессант: если уж руководство клиники позаботилось о том, чтобы «сослать» медсестру Малинину, то оно не могло оставить без внимания медицинскую карту певицы с терапевтическими назначениями.

– А эксгумация? – предположил Никита.

– Снова проблема. Начнем с того, что у нас нет полномочий, Никита – ты забываешь, что я официально больше не руковожу ОМР. Кроме того, сейчас мы вряд ли обнаружим в тканях Донской следы антидепрессанта, ведь прошло слишком много времени, а он выводится из организма довольно быстро. Возвращаясь к вышесказанному, – продолжил он, – второе и, на мой взгляд, самое серьезное препятствие заключается в том, что мы не сумеем доказать, что препарат, принимаемый опрошенными нами людьми или Татьяной Донской, и в самом деле потенциально опасен. Побочные действия антидепрессантов известны всем, кто хоть мало-мальски имеет отношение к психиатрии, но прецедентное право здесь не сработает. Необходимо доказать, что именно прием этого конкретного препарата спровоцировал неадекватное поведение, а это практически невозможно!

– Мне звонил следователь.

Мы одновременно повернули головы в ту сторону, где отдельно от всех сидела Антонина Рубина. Все это время она хранила молчание, внимательно и напряженно вслушиваясь в нашу беседу.

– Зачем? – резко спросил Лицкявичус.

– Сказать, что дело закрыто.

– С формулировкой?..

– «Самоубийство» – в случае Донской и «Попытка изнасилования и доведение до самоубийства» – в случае Гены!

Она не сдержалась и всхлипнула. Тут же попыталась взять себя в руки, подняла глаза к потолку, чтобы помешать появиться слезам, но снова не вышло, и женщина, закрыв лицо руками, разрыдалась в голос. Лицкявичус быстро подошел к ней, сел рядом и притянул ее к себе.

– Ничего еще не кончено, – заговорил он, успокаивающе гладя ее по волосам. – Достаточно того, что мы подозреваем правду!

– Господи, за что?! – всхлипывала Антонина, комкая в руках отвороты пиджака Лицкявичуса и спрятав голову на его груди, из-за чего ее голос звучал приглушенно. – Такой позор! Все наши знакомые от меня отвернулись – даже те, кто присутствовал на похоронах, ведь тогда еще не было известно, в чем именно обвиняют Гену! Никто мне даже не звонит, Андрюша, – никто, представляешь?! А ведь у нас было так много друзей, знакомых… Все они поверили, что Гена действительно изнасиловал эту девушку, а она из-за этого покончила с собой! Еще немного, и я сама в это поверю…

– Ни за что! – воскликнул Лицкявичус, отрывая Антонину от себя. – Пусть так говорят те, кто его не знал. Но мы-то – мы знали Генку, и никто никогда не убедит меня в том, что он был способен на насилие по отношению к женщине!