Шоковая волна

Тогда я поняла, почему у меня мог возникнуть подобный вопрос: когда в тюрьме, в комнате свиданий Форбс включил вентилятор, я даже подивилась несвойственной ему находчивости и осведомленности о том, что это самый эффективный способ заглушить подслушивающие устройства. Это первым делом приходит в голову каждому, кто имеет основания опасаться подслушивания, например, Ловенталю. Можно полагать, что кроме прочих познаний, полученных Форбсом от своего учителя, было и это. Но когда? Вот в чем вопрос.

Мы подходили к дому. Он казался безлюдным. Но когда мы подошли к террасе, я увидела сквозь окно, что Хиггинс спешит открыть нам дверь.

— Что вы хотите от меня, Рэндалл? — спросила я у Форбса.

— Искупления. Неужели это слишком много?

* * *

Хиггинс действительно сам открыл нам дверь, отодвинув засовы и повернув ключ. Слуги, оказалось, были отпущены. Я не смотрела на Форбса, хотя чувствовала на себе его взгляд, словно он пытался что-то прочесть на моем лице. Но я сама ждала от него пояснений к слову «искупление», которое в те секунды, когда мы ждали, пока откроют дверь, висело над нами как турецкий ятаган.

— Прошу извинить, что я обогнал вас. Мне срочно нужно было решить одно дело в конюшнях.

Я поняла, что он дает мне знать, что поместил Кенби в своих апартаментах над конюшней. Хиггинс зажег несколько ламп в холле, чтобы лучше разглядеть высокого незнакомца.

— Итак, вы и есть Форбс, — сказал он. Я терпеливо ждала, когда он перестанет суетиться, чтобы представить их друг другу. — Что ж, вы выбрали не самое удачное время для визита, но так и быть, будьте гостем. Посмотрим, что оставила нам поесть кухарка. — Он не обменялся с Форбсом рукопожатием, а просто взял нас обоих за руки и повел за собой. — Я отпустил всех слуг сегодня утром. Я знал, что будет чертовски трудный конец недели, так оно и вышло, не правда ли, Кейт?

— Да, это так, — ответила я.

— В доме все же кто-то был, — заметил Форбс. — Кто-то, кто не хотел отвечать да мой звонок.

— Это Пэдди, сторож. Он не слишком разговорчив.

Мы прошли через холл. Где-то звонил телефон, но вскоре умолк. Хиггинс объяснил, что включился автоответчик. Пустая столовая с длинным полированным столом показалась огромной. Площадка для вертолетов за окном была пустой и унылой, ветер поднимал на ней столбики пыли, похожие на пляшущих джиннов. Закат был странным, казалось, солнце вот-вот снова сверкнет из-за туч.

Хиггинс внес в кухню жареную курицу и тут же сам разрубил ее ножом на куски. По его подсказке я нашла хлеб, сыр и свежее масло. Стив, наливая в кофейник воду, уже грыз куриную ножку, Форбс сел на край стула, и, сложив руки на коленях, наблюдал за ним. Казалось, он с заметным превосходством смотрел на то, что происходит.

— Да ешьте же, ради Бога, — сказал ему Хиггинс, размахивая куриной ножкой.

— Спасибо, — ответил Форбс, чуть кивнув головой, но не сделал ни единого движения.

Стив отложил ножку, чтобы заварить кофе, а затем вернулся к столу.

— Садитесь поближе к столу, и не ютитесь на краешке стула, сложив руки, словно матушка-наставница.

— Ваше гостеприимство не знает предела, — ответил Форбс, медленно вставая. На его щеках зардели два красных пятна.

— Как и ваша желчность тоже, сэр. — Стив, обглодав ножку, бросил ее наконец в металлическую корзинку у стола так же небрежно, как когда-то бросил в нее разбитые чашку и блюдце. Я едва притронулась к еде: голода уже не испытывала.

Форбс так и не сел к столу. Оставаясь стоять, он лишь прислонился к краю буфета, словно приготовился к чему-то.

— Что вы скажете о своем бывшем боссе, собравшемся сбежать к красным? — не заставил себя долго ждать Хиггинс.

— Я не верю в это, — ответил Форбс.

— Совсем-совсем не верите?

Форбс не ответил. Он понимал, что его пытаются вывести из себя.

— Тогда почему вы вычеркнули слово «Лейпциг» из некролога?

— Я этого не делал.

— А кто же по-вашему это сделал? ФБР?

— Понятия не имею. Видимо, кто-то из редакции. Те, кто готовил текст в набор.

— Вычеркнуто было человеком очень рассерженным, профессор, — Хиггинс изобразил сильный и сердитый росчерк пера.

— Вы так считаете?

— Точно таким же образом на столе был намалеван символ мира. Помните?

Форбс промолчал. Обхватив ладонью подбородок, он приложил указательный палец к губам. Мне показалось, что так он старается не терять контроль над собой.

— Я уверен, вам известно, что газета принадлежит мне, — продолжал Хиггинс почти доброжелательно. — Однако вы можете не знать того, что когда я нанимаю редактора, то жду от него хорошей работы. Мой редактор обнаружил, что кто-то вычеркнул слово «Лейпциг» в некрологе, а услышав последние новости, все вспомнил. Шерифу будет крайне неприятно допрашивать вас, профессор. Вам знаком этот тип людей, не так ли?.. Хотя теперь шерифу это будет не так уж неприятно.

Я поняла, какая идея овладевает Хиггинсом: очень удобно сделать Форбса главным подозреваемым в убийстве в студенческом городке. А для шерифа О’Мэлли это будет компенсацией за его унижение в Бейкерстауне.

Но Хиггинс так же внезапно прекратил свой допрос, как и начал его. Он повернулся ко мне.