Шолох: Тень разрастается

— Понимаю, что ты спешишь поделиться со мной новостями, — он вел себя так, будто разговаривал с неразумной пятиклашкой, — И да, я тоже не откажусь обладать информацией о том, кто на меня напал, да и все остальные нюансы, безусловно, представляют немалый интерес, но работа — работа прежде всего. Надеюсь, вы не расстроились, что я сразу заговорил о «Доронахе»? Неловко вышло, да? — Он нахмурился, такой серьезный, интеллигентный и отчужденный, что хоть плачь.

Я потрясла головой. Да так сильно, что фальшивый нос чуть не отвалился.

— Дахху, — обалдело сказала я. — Но ведь это Анте Давьер чуть не убил тебя! Это он — шолоховский маньяк! Ты стал его последний жертвой перед тем, как Кадия запихнула его в тюрьму!

Кажется, впервые в жизни я увидела, как челюсть Дахху из Дома Смеющихся отправляется в вольное путешествие к груди друга.

— Прости, что ты сказала? — переспросил он растерянно.

Я вздохнула и начала очередное повествование.

Мда. Хоть из Рамблы я и сбежала, а вот «высокое звание рассказчицы», кажется, последовало за мной.

* * *

Смеркалось.

От Кад больше не было новостей.

Мы с Дахху продолжали сиднем сидеть в лазарете. Вернее, он — лежать, погребенный под рукописями. А я — играть в парикмахера, сидя в кресле-качалке. «Клиентом» был Марах вдруг вообразивший, что он — птица, которая любит ласку. Я уже несколько раз разгладила все его перышки, а филин все кудахтал и кудахтал, требуя продолжения банкета, и, стоило мне отдернуть руку, лапкой цеплялся за мое запястье. Мол, продолжай! А то не прощу!

Дахху вздохнул и потянулся. Потом ойкнул, прихватился за сердце, замер — рановато что-то начал физкультурой заниматься! Опять вздохнул:

— Нет, не складывается.

— Что не складывается? — полюбопытствовала я.

— То, что Давьер — маньяк. Либо бокки на «Ночной пляске» соврали, либо он хороший.

— Бокки врут. Инфа сотка, — я зевнула.

— И все же это очень, очень подозрительно. Рассказанное ими настолько логично, красиво и гармонично, что у меня нет ни малейшего сомнения в правдивости их слов. Но Анте… Анте не укладывается.

Я закряхтела, поворачиваясь на кресле:

— А что они тебе рассказали? Может, поделишься уже, наконец? А то темнишь, темнишь. Чуть не помер — и все равно темнишь. Дахху, выключай уже свой романтичный образ непонятого ученого. На реальных людей не действует.

Он насупился:

— Да не в образе дело. Просто я не хочу спекулировать сырыми теориями. Подождем.

— Ага, подождем, пока срок годности твоих тайн окончательно не иссякнет, а мы все не состаримся… — заворчала я, сворачиваясь в уютный клубок.

Дахху только упрямо вздохнул. Потом пожевал губами и все-таки выдал мне пару фактов, но с такой неохотой, что даже Скряга из новогодней сказки снял бы шляпу…

— Тинави, как ты думаешь, из чего сделаны фонари бокки?

— Хм. Из стекла, наверное. Деревянной рамы. Ну, пара пружинок еще есть… В общем, обычные фонари.

— А внутри?

— Огонь.

— Откуда у потусторонних духов огонь?

— Да прах его знает.

— Ниоткуда. Это не огонь, Тинави.

Дахху торжествующе приподнялся на локтях. Глаза его сверкали, и я вдруг прониклась ощущением того, что в мою грешную жизнь сейчас припрется, незваная, еще одна тайна…

Смеющийся улыбнулся:

— Это искры. В фонарях бокки носят искры.

— Искры как души? — обалдела я. — Души живых существ?

— Некогда живых. Бокки-с-фонарями — не магические твари на уровне ундин или крустов, как все привыкли считать. Бокки-с-фонарями — это призраки срединников. Они и есть наши предки, гарант сильного магического поля в Шолохе. Это их кости под курганом. А их искры — бродят по городу дважды в месяц.

Я так опешила, что перестала чесать филина — и тотчас получила укол острым клювом. Ссадив недовольного Мараха на подлокотник кресла, я подошла к кровати Дахху и села подле друга:

— Ты хочешь сказать, что после гибели срединников в той битве их искры не потухли, как должно, а остались тут? И…хм…живут в окрестностях кургана уже тысячу лет?

— Именно так. И вся их память, их чувства, их надежды — при них. И они очень хотели бы этим поделиться с нами, молодыми дураками, — глаза Дахху наполнились вековой грустью, — Но мы всегда прятались от них, запирали двери своих домов, боялись их, как огня. Только изредка бокки-с-фонарями удавалось дотронуться до какого-нибудь шолоховца, и наладив контакт, потом пытаться рассказать ему свою историю посредством снов. Но упрямые шолоховцы в таких случаях шли в Лазарет и «лечили» странные исторические сны, мешавшие выспаться. Так делали все. Кроме меня. Только я дослушал историю бокки, — он горделиво улыбнулся и развел руками.

После пробуждения Дахху вообще как-то подозрительно много улыбался. Что-то я не припомню, чтобы раньше он так радовался жизни. Что это? Благотворное влияние смерти, пришедшей на порог? Или…

— И что же там, в конце истории? Информация про искры? Или что-то еще? — нахмурилась я.

— Что-то еще. И я рассчитывал на помощь Анте Давьера в анализе этих данных… — помрачнел он. — Ладно. Это всего лишь история — ну, для тебя, да? Поэтому пока что не буду «грузить». Давай лучше решим, что будем делать завтра.

— В смысле?