Шолохов: эстетика и мировоззрение

Это образование, в котором обнаруживаются практически многие плодотворные тенденции развития мировой и национальной литературы. Подобное соединение описательной (фабульной) и изобразительной (связанной с тропом) линий развития литературы как вида искусства составляет, на наш взгляд, главную отличительную черту Шолохова как стилиста.

Посмотрим с этих позиций на эпизод объяснения Григория с Кудиновым, точнее говоря, на один момент этого объяснения:

– «А у меня думка… – Григорий потемнел, насильственно улыбаясь, – а мне думается, что заблудились мы, когда на восстание пошли…» [3, 210]

Григорий осмыслил к этому времени трагичность своего собственного положения, а также восставших казаков, когда необходимо опять «плясать под дудку кадетов», «образованных белоручек, господ», воевать «против народа». К этому моменту мысли Григория об освободительной войне в пределах Донского края, о сепаратном политическом состоянии казачества окончательно исчезли. В формах внутреннего монолога Шолохов развернуто покажет дальше, как тяжко и непросто Григорий осознает историческую бесперспективность борьбы против Советской власти. Но в данной конкретной ситуации Григорий пытается передать свои мысли окружающим его людям, как-то выразить их.

В короткой фразе даны сразу несколько состояний Григория – гнева, тяжкого раздумия («потемнел»); мучения, душевной трудности, какой-то надломленности («насильственно»); умения все же преодолеть себя, сделать еще одно волевое усилие («улыбаясь»). Останавливаясь на особо частом употреблении Шолоховым деепричастий вместо глаголов («улыбаясь», но не «улыбнулся») необходимо заметить, что Шолохову важно не только само действие, совершенное или совершаемое человеком, но ответные или параллельные этому действию психологические состояния. Шолохов как бы удлиняет действие, делает его более протяженным – временной план совершения действия поэтому становится планом психологическим.

Подчас герой Шолохова одновременно с совершением действия, поступка осознает или чувствует такое содержание этого действия, какое выходит за пределы его личного, частного опыта. И частое употребление деепричастий позволяет писателю с большой степенью точности передать сложные взаимоотношения героя и мира. Исследователи заметили, что и в шолоховских эпитетах обнаруживается не только признак действия, но и «причина признака» [24].

Н. Великая обратила внимание, что у Шолохова «эпитет становится эпитетом-действием» [25, 103]. Можно с уверенностью утверждать, что система признаков, с помощью которой у Шолохова описывается человек, определяется не о д н и м действием – основным, но еще и дополнительным, несущим в психологически неразвернутых описаниях дополнительное содержание. Все это вместе взятое психологически расширяет шолоховское действие. Такое определение человека в системе многократного «дублирования» действия также характеризует нравственную суть героя, сопротивление его самым страшным обстоятельствам жизни.

Названные нами опосредованными, связанные с ранними этапами развития литературы, формы психологического анализа применяются Шолоховым тогда, когда герой находится в положении «богатыря на распутье», на перекрестке тревожных и мучительных размышлений о собственной судьбе, о судьбе народа, о жизни вообще. Эти формы в общем контексте «Тихого Дона», а точнее говоря – в контексте повествования о Григории Мелехове, «открыты» как вперед, так и назад. Они, с одной стороны, представляют собой дальнейшее развитие элементарных опосредованных способов («психофизиологических» и «психофизиогномических») описания человека, а с другой, они предшествуют и как бы упрощенно моделируют сложнейшие душевные состояния героя, выражающихся также в средствах и приемах «диалектики души».

* * *

Л. Леонов писал: «В русской литературе есть ясно обозначенные три линии развития. Первая (я мысленно называю ее «античной») – это Пушкин, Толстой, Чехов. Мир отражается непосредственно в его целостности. Вторая – отражение действительности здесь не прямое, а преломленное. Художественное восприятие идет как бы через внутренний мир человека. Это – Гоголь, Достоевский… Третья, – условно говоря, просветительская. Она начинается с Чернышевского, представлена Слепцовым, Левитовым и увенчивается литературной деятельностью Максима Горького» [26, 324-325].

Замечательное по точности это деление не учитывает творчества Шолохова (хотя этому есть и объяснение – оно спроецировано в основном на XIX век). Однако это и не случайно, так как в равной степени этот писатель может быть отнесен и к первой, и ко второй линиям развития русской литературы. А если под третьей линией разуметь художественную тенденцию народознания, то и в ней найдется место автору «Тихого Дона» и «Поднятой целины». Вместе с тем очевидно, что наибольшее тяготение шолоховского мира ощущается к первому направлению развития отечественной литературы, выделенному Леоновым.