Читаем Шолохов. Незаконный полностью

Состояние хронического безденежья преодолевалось пока крайне медленно. С бесконечными поездками, работой над романом, рождением ребёнка забот и расходов прибавилось, а деньги поступали куда медленней. Одновременно с подготовкой книги «Лазоревая степь» Шолохов решил сдать в Госиздат – главное государственное издательство, – другой, из девяти вещей, сборник под названием «О Колчаке, крапиве и прочем». Казус состоял в том, что восемь из девяти рассказов сборника были проданы уже в издательство «Новая Москва» и лишь один, заглавный, рассказ – «О Колчаке, крапиве и прочем» – не входил в «Лазоревую степь». Шолохов, видимо, решил, что главное – получить гонорар, вернее даже два гонорара, а дальше как пойдёт.

В те дни ему предложили работу – должность помощника заведующего литературно-художественным отделом двух объединённых журналов. Хоть в сентябре выходи и принимай дела: будешь, Михаил Александрович, на жалованье, как честный советский служащий.

Но, несмотря на все тяготы, Шолохов твёрдо решает: нет. Никакой службы. О чём прямо жене сообщает: «…тогда надо проститься с писательством вообще и с романом в частности!»

И она его не осудила. Мужу – виднее.

Откуда всё-таки в нём – мужчине 21 года от роду – была эта самоуверенность?

* * *

В конце лета на него снизошло откровение.

1917 год воистину разрубил историю России, это небывалая дата, но… Никто ж толком не знает, кто такие эти самые казаки. Разве что на открытках их видел обычный русский человек – даже если он книжки читал.

Надо начинать с довоенной поры!

Взять и описать казачью станицу, где он, приписанный к казачьему сословию, рос. Поместить в книгу шолоховских соседей, каргинскую мельницу и хуторскую церковь, запомнившиеся навек песни, свадьбы, похороны. Пусть из этой, политой донскими дождями почвы, растёт роман, куда вместится всё: материнские встречи и разлуки, военная судьба Харлампия Ермакова, дом Лёвочкина, купеческие хоромы Шолоховых и Моховых, работники с отцовской мельницы, бессчётное количество прожитого, услышанного, подсмотренного, – и Лавр Корнилов, и Подтёлков с Кривошлыковым, и белые генералы в станице Вёшенской, и, конечно же, Фомин.

Только надо сдвинуть эту тяжеленную крышку с памяти – и освободить себя. И выпорхнут на свет божий духи и населят мир своими голосами.

А главным героем станет – наконец явилось это имя! – Мелехов Григорий Пантелеевич, в котором на ермаковский костяк будет наращена мятущаяся шолоховская душа – его собственная.

«…и до весны я чёрту рога сломаю», – пишет Шолохов жене.

Он осознал тему.

И чтобы всё получилось, мало было взять гонорар с Госиздата, хоть это и подсудное, между прочим, было дело – Шолохов три таких гонорара выцыганил бы в том сентябре.

Потому что такой роман на кону.

И название вдруг явилось: «Тихий Дон».

В октябре 1926 года Шолоховы переезжают в Вёшенскую. Если уж писать главную книгу – то здесь. Сюда род Шолоховых явился, и тут их место силы.

Сняли две комнаты в казачьем курене: в одной дочка с женой, в другой – рабочий кабинет. Оставив Корнилова в 1917 году, он решил начать повествование с мая 1912-го – с дня своего рождения. В том мае ему исполнилось семь лет – в этом возрасте закладываются первые психологически осознанные воспоминания. Отвёл себе полгода, чтоб закончить первую книгу.

На первой странице рукописи романа «Тихий Дон» стоят две даты: «Вёшенская 6-го ноября 1926» и тут же другая: «8.XI». 6-го не смог начать – что-то отвлекло. 7-го праздновал 9-ю годовщину революции. И 8-го, наконец, приступил. В тот день написал чуть больше одной страницы. 9 ноября – сразу четыре. 10 ноября – фрагмент, как Аксинья провожает Степана Астахова. 11 ноября начал главу про рыбалку и закончил её на следующий день.

Пробился ручеёк сквозь толщу земную. Заиграла на солнце чистейшая влага.

* * *

Анастасия Даниловна, пока её сын обживался в станице Вёшенской, оставалась в Каргинской. Собирая на новый дом деньги, прежний свой курень Шолоховы продали. Мать сняла комнату в саманной хате в центре станицы, неподалёку от Петра Михайловича Шолохова. Сын делал всё, что мог, чтоб приблизить переезд матери: неустанно, по 12 часов в сутки работал над романом.

Подлог с книжкой рассказов, проданной в два издательства, вскрылся уже в новом, 1927 году. До Шолохова такие шутки в постоянном режиме устраивал с Госиздатом только Сергей Есенин, продавая одни и те же стихи в два, а то и в три издательства сразу. Но он всё-таки был советской поэтической звездой, любимцем читателей и партийного руководства – а тут у нас кто?

Нет, Шолохов точно знал, кто он такой, однако в управлении Госиздата не все могли быть столь прозорливы. Погружённый с головою в роман и вновь оставшийся без средств, Шолохов снова обратился в Госиздат. Но не с извинениями, а требуя доплатить ему оставшиеся 30 % аванса. В конце концов ответ ему написал есенинский приятель – большевик со стажем, участник Гражданской, писатель и чекист Александр Игнатьевич Тарасов-Родионов.

Он был максимально корректен:

«Дорогой товарищ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное