Шолохов. Незаконный

Со дня смерти Ермакова Шолохов чувствовал себя безусловно должным ему: за рассказанную судьбу, сразу давшую роману остов, за нерусские глаза с выпуклыми белками, за явленный во всей полноте яростный казачий характер. Должным так же, как и братьям Дроздовым. Как и прочим своим героям, вошедшим в роман под своими или чуть изменёнными именами. Как всем павшим, рассеянным, ушедшим на чужбину навсегда.

Зная о расстреле и о казни матросов, Шолохов всё равно дал в своём романе заклятого врага Советской власти Харлампия Ермакова как героя яркого, впечатляющего, поразительного по силе и харизме. Не побоялся, что цензор ткнёт пальцем и спросит: а кто это у вас такой? Не остепенил себя, представив, что будет, если книгу прочитает Генрих Ягода – с его, ничуть не хуже шолоховской, памятью. Тем более что единоличное убийство 18 матросов – случай далеко не рядовой даже в кромешных битвах Гражданской войны.

Мог же Шолохов изменить фамилию «Ермаков» на, скажем, «Ермолаев» – и все вопросы к нему сразу снялись бы.

Но нет.

Будто уверенный, что о содержании его книги узнают не только здесь, на земле, он взял и замолвил за лихого и безжалостного казачьего командира слово перед вечностью. Чтобы там, на небесах, его ни с кем не перепутали. Чтоб на Страшном суде, глядя на тяжкую его судьбу, вдруг вспомнили: «Ермаков? За тебя тут просил один…»

И, наконец, главное: принимая Советскую власть, Шолохов всё равно видел именно Ермакова своей роднёй по крови и по духу.

Быть может, в том была шолоховская трагедия. Но в том таилась и невероятная сила его.

Шолохов видел мир – сложно.

* * *

С отдельными главами первой книги Шолохов приедет в Москву ещё в июне. Хроническое безденежье побуждало к срочному поиску издателя.

Литератор Николай Стальский, – родился в Харькове, учился в Воронеже, на два года старше Шолохова, – вспоминал: «В квартире Кудашёва <…> состоялась одна из первых читок первой части романа. Он всех захватил и взволновал. Такого никто из нас ещё никогда не слыхал».

Другой шолоховский знакомый той поры, Михаил Величко: «Шолохов, изредка попыхивая трубкой, читал нам первую книгу романа прямо с рукописи, написанной на листах линованной бумаги чётким, аккуратным, почти каллиграфическим почерком. Мы слушали, очарованные родниковой свежестью языка, картинами и событиями, которые развертывались в повествовании.

Далеко за полночь, чуть осипший от долгого чтения, автор донской эпопеи прокашливался и, поглядывая на нас, спрашивал:

– Ну как, хлопцы?

Высказывались мы восторженно, примерно в том же духе, как это выражено в письме Кудашёва, посланном рязанскому писателю Василию Ряховскому ещё до выхода в свет первой книги “Тихого Дона” и до появления рецензий на неё: “Шолохов должен цвести. Вещь его очень хвалят, и, по-моему, эта вещь большой значимости. Так что, моё мнение, ‘Тихий Дон’ будет звездой в нашей литературе”».

Шолохов заранее выбрал себе издательство «Московский рабочий» – оно поглотило «Новую Москву», где он издавался прежде. Там одобрили идею и ждали роман. Но первые восхищённые читатели романа навели автора на мысль, что «Московский рабочий» – не предел мечтаний.

Писатель Николай Тришин, – 1899 года рождения, учился в Богучарской гимназии, – вспоминает, что они с Кудашёвым надоумили Шолохова отнести роман в Госиздат. Конечно, после истории с книжкой «О Колчаке, крапиве и прочем» на Шолохова там смотрели с опасением, но, как говорится, кто старое помянет…

В конце июня часть романа ушла на читку и в Госиздат тоже. Шолохов торговал сразу с двумя лавками, выбирая себе лучшую цену: купеческая кровь!

Помимо книжной публикации требовалась журнальная: она удваивала и количество читателей, и доход.

Сходил в «Октябрь», передал несколько готовых глав.

Вернулся домой, в Вёшенскую – дописывал, правил, вычитывал.

Печатную машинку на тот момент ещё не приобрёл, поэтому носил главы машинистке в станичную вёшенскую администрацию. 22 июля написал в издательство «Московский рабочий»: «С высылкой первых частей романа запаздываю, потому что держит проклятая машинистка <…> Дама, которая управляет сией машиной, работает весьма медленно и я, по всей вероятности, пока она кончит печатать роман, успею написать другой. Серьёзно, раньше средины августа прислать не могу, т. к. перепечатано только 2 ч<асти>. Надеюсь, потерпите и не станете “выражаться” за невыполнение обещания».

* * *

В конце августа Шолохов снова был в Москве. Сначала поспешил в Госиздат: что там скажут.

Огорчили его несказанно.

Тришин пишет: «Михаил Александрович явился оттуда обескураженный. С надменной улыбкой, похохатывая, докладывает:

– Не проходит! Замахали руками, как черти на ладан: “Восхваление казачества! Идеализация казачьего быта!” И всё в этом роде. Куда ещё тащить?»

Присутствия духа он не терял, однако надежды его были совсем иными: он гонорара ждал – семья снова сидела без копейки.

Зная Шолохова, можно предположить, до каких степеней безденежья дошли они, раз он – по предложению всё того же Тришина – согласился пойти на работу: заведующим литературным отделом «Журнала крестьянской молодёжи».