Читаем Шолохов. Незаконный полностью

То, что Штокман представляется потомком немецкого деда, имеет свой, тоже с инфернальным привкусом смысл. Он такой же немец, как Мефистофель – учёный и философствующий чёрт, порождённый немецким гением Гёте. Удивительно, но ту же эстафету подхватит позже не кто иной, как Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита», описывая встречу поэта Бездомного и Воланда, сатаны.

«– Вы – немец? – осведомился Бездомный.

– Я-то? – переспросил профессор и вдруг задумался. – Да, пожалуй, немец… – сказал он».

Штокман тоже «пожалуй, немец».

Даже в интересе казачьих детей к нему чувствуется чуть больше, чем традиционное любопытство. Ну да, новый человек – всё ясно. Но они, висящие на заборе, будто догадались, что на хуторе поселился зверь, принявший человеческое обличье.

Жена его во дворе не появляется. Она по-прежнему дремлет.

Детей у Штокмана, конечно же, нет и быть не может.

И последнее. У Штокмана имя Сталина и отчество Троцкого. Сдаётся, Шолохов сам не заметил, когда, ведомый более чутьём, чем разумом, так его назвал.

* * *

В большевики у Шолохова, если оставить Мелехова за скобками, чаще всего идут либо самые бестолковые обитатели Верхнего Дона, либо – самые озлобленные.

«Вечером у косой Лукешки в половине Штокмана собирался разный люд: приходил Христоня; с мельницы Валет в накинутом на плечи замасленном пиджаке; скалозуб Давыдка, бивший три месяца баклуши; машинист Котляров Иван Алексеевич… постоянным гостем был Мишка Кошевой, ещё не ходивший на действительную, молодой казак».

В очередной раз попутно напомним, как изобретательно работала писательская фантазия.

Косая Лукерья Каргина (в шолоховской книге – Попова) – реальная жительница Каргинской.

Котляров (в реальности Иван Алексеевич Сердинов), Давыдка (Давыд Михайлович Бабичев) и Валет (Валентин) – работники мельницы Александра Шолохова, но уже с хутора Плешакова.

Реальный казак по имени Христоня (Хрисанф) жил в Каргинской, но там же имелся ещё и Стратоня – Фёдор Стратонович Чукарин, каргинский коммунист из числа казаков. Из Хрисанфа и Стратони сложился романный Христоня.

Штокман был подсмотрен в Богучаре, а потом домыслен, додуман, дописан на основе характеров других известных Шолохову большевистских деятелей.

Все названные, встреченные Шолоховым в разное время и в разных местах, были перемещены в придуманный автором хутор Татарский.

С Давыдкой у Шолохова сразу всё ясно: скалозуб и бездельник. Быть может, реального Давыдку так и воспринимали в шолоховской семье, пока мельницей владел Александр Михайлович Шолохов, хотя, как мы увидим ниже, это далеко не факт.

Валет – про него всё скажет в трудный момент Григорий Мелехов: «Тебе можно языком трепать, засранец! Как был ты Валет, так и остался им! У тебя, кроме пинжака, ничего нету…» Далее Шолохов даст мгновенный портрет этого персонажа: «Ежиная мордочка его побелела от злости, остро и дичало зашныряли узко сведённые злые глазёнки, даже дымчатая шерсть на ней как будто зашевелилась».

Ни дать ни взять – мелкий демон.

Каждое его появление в романе выписывается словно бы брезгливой кистью: «Валет трескуче закашлялся, харкнул залпом и нехотя встал. Большая не по росту шинель висела на нём, как кафтан на бахчевном чучеле. Висячими полями фуражка прикрывала острые хрящи ушей».

Харкнул залпом… Выглядит как чучело… Острые, как у вампира, хрящи ушей…

«Казаки расспрашивали, где был после демобилизации, но Валет отвечал уклончиво, сводил на нет опасные разговоры. Ивану Алексеевичу да Мишке Кошевому признался, что четыре месяца отмахал в красногвардейском отряде на Украине, побывал в плену у гайдамаков, бежал, попал к Сиверсу, погулял с ним вокруг Ростова и сам себе написал отпуск на поправку и ремонт» – то есть дезертировал.

Неопрятный, пугающий своим видом, гадкий, трусоватый.

У Шолохова в романе Валета убьют казацкие повстанцы. Однако здесь перед нами таится очередной поворот судьбы в духе рассказов Эдгара По или романов Гайто Газданова. Уже после Отечественной к Шолохову в гости, в Вёшенскую, явится неизвестный.

– Не помнишь меня? – спросил.

– Нет, – признался Шолохов.

– А ты меня в романе убил, похоронил и часовню у могилы поставил. Валет я. Валентин. Пришёл тебя проведать.

Поговорили.

Валет то ли не держал зла за то, каким его увековечили, то ли вида не подал, что обижен. То ли оказался неглуп и понял, что Шолохов описал в романе свою действительность, которая с жизнью совпадать не обязана.

Вполне возможно, что в действительности он был иным, чем в романе. По крайней мере тому есть свидетельства.

Прототип Давыдки, Давыд Михайлович Бабичев, тоже переживёт Отечественную войну. Несколько десятилетий он проработал инструментальщиком Кружилинской МТС и отлично знал, что Давыдка в романе списан с него. Заметим, что хроническим бездельником он, с его многолетним трудовым стажем, мог и не являться. Себя Давыд Михайлович оправдывать не станет, зато расскажет литературоведу Виктору Гуре, что прототип Валета действительно симпатизировал большевикам, однако по характеру был, цитируем, вполне себе «свойский парень».

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное